Внимание! Предлагаемый ниже текст написан в дореволюционной орфографии. Если текст не отображается корректно, см. Просмотр русских текстов в старой орфографии.

БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ ПОСТРАДАВШИМЪ ВЪ ТУРЦИИ АРМЯНАМЪ

ОТДѢЛЪ I.

[стр. 59]

Сасунскій Армянинъ.

Давидъ Сасунскій. ¹)
ОБРАЗЧИКЪ АРМЯНСКАГО НАРОДНАГО ЭПОСА.

Извѣстно, что между многочисленными источниками, которыми пользовался армянскій историкъ Моисей Хоренскій для составленія своего труда, упоминаются имъ и неписанныя народныя сказанія и народный армянскій эпосъ. Они служатъ Хоренскому не только для подтвержденія или оправданія т.-наз. «Халдейской книги» сирійца Маръ-Абаса Катины о начальной исторіи армянъ, восходящей, будто, ко временамъ столпотворенія, но также матеріаломъ для исторіи нѣкоторыхъ армянскихъ князей и царей изъ династіи Хайкидовъ и Аршакидовъ, въ промежуткѣ, примѣрно, отъ XX столѣтія до Р. X. и до III в. по Р. X.

Первый изъ ученыхъ, обратившій вниманіе на этотъ источникъ Исторіи Хоренскаго былъ покойный арменистъ Эминъ. Въ изданномъ имъ въ 1850 г. на древне-армянскомъ языкѣ изслѣдованіи объ «Эпосѣ древней Арменіи» онъ сгруппировалъ разбросанные въ трудѣ Моисея различные эпическiе отрывки и далъ имъ научное объясненіе. Вслѣдъ затѣмъ появились трактаты о томъ же предметѣ на армянскомъ и французскомъ языкахъ; всѣ они, въ томъ числѣ и недавно появившійся на нѣмецкомъ языкѣ, отражаютъ на себѣ вліяніе вышеназваннаго изслѣдованія. Въ послѣдствіи (въ 1881 г.) Эминъ переработалъ свой трудъ на русскомъ языкѣ ²) и, расширивъ предѣлы предполагаемаго имъ армянскаго эпоса, далъ новое освѣщеніе древнѣйшему періоду Исторіи Арменіи Хоренскаго. Онъ сталъ отвергать существованіе какъ «Халдейской книги», такъ и самого Маръ Абаса, по его мнѣнію, вымышленныхъ армянскимъ историкомъ съ

--------------------------------

¹) Сасунъ—горная область близъ о. Вана населенная богатырями-армянами,— какъ извѣстно сдѣлался первымъ театромъ турецкихъ звѣрствъ въ 1894 г.   Ред.

²) Моисей Хоренскій и древній эпосъ армянскій, Москва, 1881.

[стр. 60]

цѣлію подъ ихъ прикрытіемъ свободно пользоваться богатымъ народнымъ эпосомъ языческой Арменіи, который подъ собственнымъ своимъ именемъ могъ быть отвергнутъ новообращеннымъ христіанскимъ народомъ, какъ исходящій изъ нечистаго языческаго источника.

Такимъ образомъ, благодаря Эмину и его послѣдователямъ, установилось мнѣніе, что вся древняя исторія Арменіи составлена Хоренскимъ на основаніи существовавшихъ въ его время, т.-е. въ V вѣкѣ по Р. X., народныхъ пѣсенъ и преданій, образовавшихъ, судя по приводимымъ отрывкамъ, обширный циклъ эпическихъ поэмъ.

Армянскій эпосъ, по мнѣнію Эмина, состоялъ изъ пѣсенъ, имѣвшихъ предметомъ дѣянія родоначальниковъ и царей изъ династіи Хайкидовъ и Аршакидовъ. Таковы: Хайкъ, участникъ въ Вавилонскомъ столпотвореніи, сопротивникъ и убійца Немврода, родоначальникъ армянъ и ихъ же эпонимъ ¹); Арамъ, союзникъ Нина Ассирійскаго, такой же счастливый завоеватель и эпонимъ своего народа; Арай Прекрасный, котораго тщетно хотѣла соблазнить знаменитая Семирамида Ассирійская; Тигранъ Великій, союзникъ Кира Персидскаго въ борьбѣ противъ Мидійца Астіага (арм. Аждахака), павшаго отъ руки армянскаго царя; Вахагнь, сынъ Тиграна, обоготворенный современниками за великіе подвиги; Ервандъ Аршакидъ—узурпаторъ и Арташесъ II—законный наслѣдникъ армянскаго престола (во времена Веспасіана и Адріана); романъ Арташеса и Сатиникъ, князь Аргамъ Мидійскій, изъ потомковъ Аждахака, какъ соблазнитель царицы, и месть царевича Артавазда и мн. др.

Изъ этого перечня читатель видитъ, въ какихъ широкихъ размѣрахъ предполагается изслѣдователями циклъ армянскаго эпоса и насколько онъ разнообразенъ по содержанію; a чтобы составить понятіе также о цѣльности, обширности и послѣдовательности армянскихъ поэмъ, достаточно указать на медо-армянскія эпическія пѣсни, обнимавшія, по словамъ Эмина, семисотлѣтиній періодъ!

Въ изданномъ мною въ прошломъ 1896 г. изслѣдованіи объ армянскомъ эпосѣ въ Исторіи Арменіи Моисея Хоренскаго ²) я, вопреки установившимся взглядамъ, взялъ на себя смѣлость утверждать, что не только то, чтб изслѣдователями приписывается Хоренскому въ качествѣ эпическаго матеріала, но и то, что самъ историкъ называетъ народнымъ эпосомъ, повидимому, очень мало заключаетъ въ себѣ дѣйствительно древняго, народнаго, эпическаго. Напротивъ того, это продуктъ литературныхъ заимствованій изъ самыхъ разнообразныхъ книжныхъ источниковъ, не имѣющихъ, однако, никакого отношенія къ армянской исторіи, въ особенности же изъ мотивовъ Библіи и другихъ переводныхъ сочиненій армянской литературы V—VIII вѣковъ. Таковы: Іосифъ Флавій, Филонъ Еврей, Климентъ Александрійскій, Евсевій Кесарійскій, Псевдо-Каллисѳемъ, апокрифическія Житія Св. Сильвестра и Св. Василія, Малала и др., от-

----------------------------------

¹) Національное названіе армянъ—Хайк' (множ. ч. отъ Хай), сосѣди же ихъ, персы и греки, издревле называли ихъ Армен'ами.

²) Армянскій эпосъ въ Исторіи Арменіи Моисея Хоренскаго. Опытъ критики источниковъ, ч. I Изслѣдованіе, ч. II Матеріалы, М. 1896.—Изъ этого изслѣдованія своего я позаимствовалъ нѣкоторые отрывки для настоящаго введенія.

[стр. 61]

рывки которыхъ переработаны Хоренскимъ болѣе или менѣе удачно и искусственно приноровлены къ армянамъ.

Чтобы не быть голословнымъ, я остановлюсь на одномъ наиболѣе характерномъ примѣрѣ, a именно—на пресловутомъ романѣ Арташеса и Сатиникъ. Изъ детальнаго сравненія этого отрывка y Хоренскаго (кн. II, 37, 43, 47—52) съ романическимъ же разсказомъ объ Арташесѣ Персидскомъ и Есѳири изъ Библіи видно, что не только общее содержаніе книги Есѳирь, но и дѣйствующія въ ней лица, побужденія ихъ и роли перенесены въ армянскую сферу и, такъ сказать, арменизированы. Эта зависимость армянскаго историка отъ Библіи, и именно отъ армянскаго ея перевода, ясно усматривается сверхъ того изъ цѣлаго ряда словъ, типичныхъ выраженій, оборотовъ, a иногда и цѣлыхъ фразъ библейскаго текста, сохранившихся въ изложеніи Хоренскаго, б. м., помимо его воли и отмѣчаемыхъ мною здѣсь курсивомъ.

a) Въ самомъ дѣлѣ, персидскій царь Арташесъ книги Есѳирь является y Хоренскаго Арташесомъ же, царствовавшимъ почти столько же времени, сколько и первый.

b) У обоихъ царей въ самомъ началѣ идетъ рѣчь о богатой свадъбѣ и великолѣпіи дворца, гдѣ въ такомъ изобиліи было золото, жемчугъ и драгоцѣнные камни.

c) У обоихъ Арташесовъ по красавицѣ царицѣ: y персидскаго—Астинэ (замѣненная потомъ Есѳирью), y армянскаго— Сатиникъ; та и другая иноземнаго происхожденія.

d) Co словъ народной, будто, поэзіи Хоренскій заставляетъ армянскаго царя метнуть арканъ съ золотымъ кольцемъ, которымъ тотъ, обхвативъ станъ Аланской царевны, увозитъ ее въ свою ставку; подобно тому, какъ и персидскій царь простираетъ (по-армянски тотъ же глаголъ, что и метнуть) золотой скипетръ къ Есѳири, которая, поднявшись съ мѣста, уходитъ въ опочивальню.

e) Смбатъ Багратидъ «Исторіи Арменіи», потомокъ одного изъ знатныхъ іудеевъ, полоненныхъ Навуходоносоромъ, воспитатель царя и его же спасителъ, которому было поручено царемъ управленіе царскимъ домомъ,— есть тотъ же Мардохей книги Есѳирь, который также происходилъ отъ полоненныхъ Навуходоносоромъ же іудеевъ, былъ также воспитателемъ цapицы Есѳири и спась жизнь царю, и которому равнымъ образомъ было поручено царемъ управленіе царскимь домомъ.

f) Какъ въ библейскомъ, такъ и въ армянскомъ разсказахъ является лице, пользующееся особымъ довѣріемъ царя и возвеличенное имъ выше всѣхъ князей въ государствѣ, въ качествѣ второго по царѣ. Въ обоихъ случаяхъ лица эти иноземнаго происхожденія: Аманъ библейскій — македонянинъ, Аргамъ Хоренскаго — мидянинъ.

g) И въ книгѣ Есѳирь, и въ «Исторіи Арменіи» царь Арташесь идетъ на обѣдь: въ первой—къ царицѣ, во второй—къ князю Аргаму; и тутъ и тамъ за обѣдомь обвиняется второе лице по царѣ въ замыслѣ противъ жизни царя и заподозривается въ преступной связи съ царицею; одинаково происходитъ смятеніе за обѣдомъ и царь Арташесь въ гнѣвѣ выходитъ со стола.

[стр. 62]

h) Да и участь обоихь вторыхъ лицъ по царѣ — Амана библейскаго и Аргама Хоренскаго совершенно одинакова: они погибаютъ со всѣми евоими сыновъями, a имущества ихъ и владѣнія переходятъ къ лицамъ, открывшимъ ихъ заговорь: по Библіи—къ цaрицѣ Есѳирь, п Хоренскому—къ царевичу Артавазду.

і) Наконецъ, какъ на источникъ приведенныхъ событій объ Есѳири и царицѣ Сатиникъ, въ обоихъ памятникахъ дѣлается ссылка на Персидскія книги; равнымъ образомъ самой исторіи обѣихъ царицъ придается аллегорическій характеръ: въ Библіи вся повѣсть объ Есѳири является какъ бы исполненіемъ видѣннаго праведнымъ Мардохеемъ сна, въ которомъ благодѣтельная царица уподобляется обильной водой рѣкѣ, a y Хоренскаго—нѣгь событія изъ жизни царицы Сатиникъ, которое не было бы облечено въ форму аллегоріи.

Уже то обстоятельство, что начальная лѣтопись армянъ,—индоевропейцевъ по происхожденію и иранцевъ по культурѣ,—явилась въ изложеніи М. Хоренскаго въ сильной семитической окраскѣ, ясно опредѣляетъ вліяніе библейскохристіанскихъ книжныхъ представленій эпохи, указывающихъ на искусственность этой лѣтописи, равно какъ и на болѣе позднее время ея составленія, чѣмъ V вѣкъ. Это подозрѣніе о болѣе позднемъ составленіи «Исторіи Арменіи» подтвердилось недавно близкимъ изученіемъ и детальной провѣркой многихъ источниковъ армянскаго историка ¹), приведшими къ заключенію, что Моисей не можетъ быть писателемъ ни V, ни VI вѣка, но, вѣроятнѣе, VII—VIII в. Выводы эти, раздѣляемые нынѣ многими арменистами, еще болѣе подорвали довѣріе къ Хоренекому и къ его основнымъ источникамъ — т.-наз. «Халдейской книгѣ» изъ Ниневійскаго архива и къ «армянскому эпосу».

Что изначальная исторія всякаго народа, помимо легендарности, представляется болѣе или менѣе искусственной, — это общеизвѣстно. Она является въ эпоху самосознанія народа, пытающагося разгадать корень своего происхожденія соединеніемъ своего прошлаго съ какимънибудь великимъ событіемъ древности или съ какимъ-либо героемъ и даже съ божествомъ. Но во всѣхъ этихъ случаяхъ фантазія народа опирается на преданія, въ которыхъ сохранились глухіе отголоски какихъ-нибудь событій изъ его жизни, и во всякомъ случаѣ на такія сказанія, которыя не только не противорѣчатъ настоящему его міровоззрѣнію, его религіознымъ взглядамъ, культурѣ и проч., но, напротивъ того, совершенно согласны съ ними и вытекаютъ изъ нихъ.

Исторію Урартійцевъ (Урарту—Араратъ), древнѣйшаго народа, населявшаго географическую Арменію и принимаемаго нѣкоторыми учеными за прото-армянъ, нужно въ данномъ случаѣ оставить въ сторонѣ, вслѣдствіе спорности вопроса объ языкѣ Ванскихъ надписей, равно какъ и о національности начертившаго эти надписи племени. Гораздо важнѣе для насъ та эпоха въ жизни армянъ, которую

---------------------------------------

¹) Кромѣ вышеупомянутой работы моей, ср. Gutschmid, Kleine Schriften, т. III, стр. 332—338; Carrière, Nouvelles sources de Moïse de Khoren, Vienne, 1893—94; Гарагашіанъ, Критич. Исторія Арменіи, ч. Ш, 1895, Тифлисъ, стр. 191, 229, 348; Vetter въ Kirchenlexikon Wetzer und Welte, Heft 88.

[стр. 63]

застаетъ достовѣрная исторія, a именно—VI вѣкъ до нашей эры, когда Арменія является сначала союзницей Мидіи и Персіи, a потомъ, въ V вѣкѣ, не безъ упорной борьбы, становится надолго персидской сатрапіей вмѣстѣ съ другими странами Передней и Малой Азіи—Грузіей, Понтомъ, Каппадокіей, Лидіей и др. Съ этого времени (486—323 г.) начинается въ Арменіи, какъ и въ упомянутыхъ странахъ, усиленная иранизація, выразившаяся въ распространеніи персидской культуры—персидскаго языка, нравовъ, религіи и проч. Селевкидское господство въ Арменіи (323—187 г.), въ смыслѣ вліянія греческой культуры на армянъ, прошло почти безслѣдно; по крайней мѣрѣ, мало сохранилось y насъ данныхъ отъ этой эпохи. Съ бóльшею силой процессъ иранизаціи сталъ продолжатъся въ этой странѣ при парѳянахъ, имѣвшихъ въ Арменіи, сверхъ того, побочную линію Аршакидовъ. Многіе порядки въ странѣ, какъ-то: политическое устройство, родовая аристократія, администрація, судъ, календарь, синкретическая религія, также культурныя понятія, отчасти даже и оффиціальный языкъ и канцелярія— были парѳянскіе. Они не исчезли не только послѣ паденія персидскихъ Аршакидовъ (226 г.), но и послѣ принятія армянами христіанства (въ самомъ началѣ IV вѣка). Даже въ V в., когда y армянъ зародилась своя письменность, понягія и нравы народа мало чѣмъ отличались отъ прежняго, языческаго быта. Я уже не говорю объ армянскомъ языкѣ, который подъ перомъ еще первыхь армянскихъ писателей наводненъ пехлевійскими и вообще персидекими словами до такой степени, что лингвисты одно время считали его за иранскую вѣтвь.

При такихъ условіяхъ, если и было y тогдашнихъ армянъ какое-нибудь представленіе о своемъ прошломъ, оно должно было выразиться, надо полагать, въ духѣ парѳянскомъ, имѣть, во всякомъ случаѣ, иранскій характеръ, подобно тому, какъ это мы замѣчаемъ въ ихъ религіи, миѳологическихъ сказаніяхъ и т. п. Мнѣ кажется, что повѣствованія объ изначальной исторіи армянъ V—VІ вв. по Р. X. должны были походить скорѣе на эпическіе разсказы въ прозѣ y Фавста Вазантійскаго (писат. V вѣка), носящіе явно иранскій отпечатокъ, либо даже на сохранившіяся до насъ пехлевійскія легенды ¹), напр., Karnamak и Yatkari-Zareran (редакція VI вѣка по Р. X.).

Доказательствомъ вліянія иранскаго эпоса на народныя армянскія сказанія могъ бы служить и предлагаемый памятникъ безъискусственной армянской литературы — поэма Давидъ Сасунскій, составляющая какъ бы отрывокъ или главу изъ армянскаго богатырскаго эпоса. Поэма записана на мѣстѣ въ 60-хъ годахъ лучшимъ знатокомъ и собирателемъ произведеній народняго творчества, покойнымъ епископомъ Сруанцтіанцомъ, и издана въ Константинополѣ въ 1874 году. Съ этого изданія перепечаталъ ее проф. К. Паткановъ въ изслѣдованіи своемъ о Мушскомъ діалектѣ, Спб., 1875 ²).

Самая поэма, по крайней мѣрѣ въ основѣ своей, относится, какъ я полагаю, ко времени едва ли позднѣе XI—XII вѣка, a именно къ той эпохѣ, когда

-------------------------------

¹) Ср. y Nöldeke — Karnamak и Persiche Stud. II.

²) Впослѣдствіи было напечатано два весьма любопытныхъ варіанта той же поэмы— М. Абехіаномъ въ Шушѣ (1889) и дьякономъ Гарегиномъ въ Тифлисѣ (1892).

[стр. 64]

на мѣстѣ ея дѣйствія, въ Сасунѣ, господствовали еще армянскіе князья, въ качествѣ исконныхъ его владѣтелей, каковыми они являются и въ данномъ разсказѣ. Господству же армянскихъ владѣтелей положенъ конецъ въ XII вѣкѣ: съ этого времени область Сасунъ со всѣми своими крѣпостями переходитъ къ сельджукидамъ, послѣдовательно смѣненнымъ сначала монголами, a потомъ турками.

Слѣдуетъ замѣтить, что не смотря на встрѣчаемые во вступленіи поэмы нѣкоторые библейскіе отголоски (IV кн. Царствъ, XIX, 37) и связь имени одного изъ ассирійскихъ царевичей (Санасара), бѣжавшихъ за 700 лѣтъ до Р. X. въ южную Арменію, съ названіемъ области Сасунъ,— мы однако ничего ассирійскаго, или библейскаго не находимъ въ ней. Самое вступленіе не имѣетъ, повидимому, тѣсной связи съ основнымъ разсказомъ, будучи присоединено къ нему искусственно для того, чтобы оправдать народную этимологію названія упомянутой области. Совершенно въ другомъ характерѣ представляется намъ личность настоящаго героя поэмы — Давида Сасунскаго. Тутъ мы видимъ многія изъ тѣхъ характерныхъ и типичныхъ чертъ, которыми отличается иранскій эпосъ вообще и которыя не чужды также преданіямъ другихъ кавказскихъ народностей, находившихся по отношенію къ Персіи въ одинаковыхъ съ армянами политичеекихъ условіяхъ. Впрочемъ, вліяніе иранскихъ сказаній распространялось далеко за Кавказъ и за предѣлы нѣкогда могущественной персидской монархіи: мотивы ихъ, хотя бы въ видѣ остововъ, отразились, повидимому, даже на южно-русскихъ былинахъ Кiевскаго цикла, конечно, пройдя предварительно рядъ передѣлокъ и измѣненій въ промежуточной тюркско-половецкой средѣ ¹).

Не лишено интереса то обстоятельство, что имени главнаго героя иранскаго эпоса, Рустема, встрѣчающагося почти y всѣхъ кавказскихъ племенъ, не сохранилось, насколько извѣстно, въ народныхъ преданіяхъ армянъ. Здѣсь я не имѣю въ виду литературныхъ памятниковъ, въ которыхъ изрѣдка упоминается знаменитый персидскій богатырь, какъ, напр., y Моисея Хоренскаго (не ранѣе VІІІ в.) и y Григорія Магистра († 1058). Аналогичное съ этимъ явленіе мы встрѣчаемъ и въ русскихъ былинахъ: при удивительномъ сходствѣ въ основномъ типѣ двухъ главныхъ національныхъ богатырей обоихъ эпосовъ—иранскаго и русскаго,— имена ихъ совершенно различны; въ первомъ—Рустемъ, во второмъ—Илья. Явленіе это могло бы быть объяснено обычнымъ въ устныхъ преданіяхъ перенесеніемъ со стороны народа чертъ и эпизодовъ изъ жизни какого-нибудь прославленнаго иноземнаго богатыря на своего любимаго національнаго героя, разумѣется, не безъ переработки заимсгвованнаго матеріала на свой ладъ и приспособленія его къ основному характеру своихъ сказаній. Такимъ героемъ y южныхъ армянъ былъ Давидъ Сасунскій — такое и столь же славное вѣтхо-завѣтное имя, какъ Илья Муромецъ русскихъ былинъ.

Въ самомъ дѣлѣ, подобно иранскому Рустему, эпическому прототипу и русскаго и армянскаго національныхъ богатырей,—Давидъ также обладаетъ неимовѣрной физической силой, имѣющей божественное происхожденіе и дѣйствующей

--------------------------------

¹) Ср. Экскурсы (I—VIII) въ область русскаго народнаго эпоса Всеволода Миллер , Москва, 1892. Я воспользовался для своего введенія русско-иранскими параллелями, приведенными авторомъ въ его III, IV и V экскурсахъ.

[стр. 65]

Ванскій Армянинъ.

[стр. 66]

благотворно ¹). Сообразно своей силѣ, Давидъ также ѣстъ и пьетъ больше другихъ богатырей ²). Равнымъ образомъ онъ отличается высокими нравственными качествами ³) — благочестіемъ, нестяжательностью, уваженіемъ къ обычаю, великодушіемъ, состраданіемъ къ бѣднымъ и слабымъ и такимъ же образомъ является главнымъ оберегателемъ страны, борясь противъ дивовъ, великановъ и всякихъ враговъ родной земли.—Давидъ тоже имѣетъ лишь одного сына, Мхера, (какъ Рустемъ — Сохраба), который по одному варіанту ⁴) также позволяетъ себѣ ещо въ дѣтствѣ богатырскія шутки по отношенію къ своимъ сверстникамъ, (какъ Зурабъ кавказскихъ сказаній и Василій Буслаевъ или Подсокольникъ русскихъ былинь), и также превосходитъ своего отца по силѣ ⁵).—Армянскій эпосъ не чуждъ и извѣстнаго мотива о единоборствѣ отца съ сыномъ, хотя въ извѣстныхъ до сихъ поръ спискахъ нашей поэмы ⁶) онъ разработанъ, какъ и въ русскомъ эпосѣ, сравнительно слабо.

Замѣчу мимоходомъ, что сынъ Давида, Мхеръ, имѣетъ съ другой стороны сходство съ титаническимъ Святогоромъ русскихъ былинъ: какъ и его русскій двойникъ, онъ обладаетъ чрезмѣрной силой, которая тяготитъ его и также «не держитъ его земля и ноги его уходятъ въ землю». Подобно Святогору, онъ также живетъ въ горѣ.

Кромѣ этихъ основныхъ чертъ въ типахъ армянскаго и иранскаго богатырей, мы находимъ сходства и въ частностяхъ — въ обстановкѣ, пріемахъ, ситуацій ихъ. Таковы — одинаковыя оружія, употребляемыя ими въ борьбѣ съ врагами — булава, лукъ и мечъ булатный; сюда же относится и мотивъ вырыванія дерева, употребляемаго, какъ оружіе ⁷).— Чудный жеребчикъ Давида соотвѣтствуетъ Рахшу Рустема и «косматому бурушкѣ» Илъи Муромца ⁸); жеребчикъ также преданъ своему хозяину и предупреждаетъ грозящую ему бѣду, но всадникъ, не догадываясь о западнѣ и разгнѣвавшись на жеребчика, который равнымъ образомъ упрямится въ виду скрытыхъ подкоповъ, укоряетъ его и попадаетъ въ подкопъ ⁹).— Далѣе, и извѣстный пріемъ расправы богатыря — раздираніе нá полы ¹⁰), столь обычный для Рустема и Ильи, свойственны также армянскому герою.—Наконецъ, и въсудьбѣ обоихъ богатырей—Рустема и Давида—есть полная аналогія: они погибаютъ не въ бою, такъ какъ никто не можетъ ихъ одолѣть, но отъ коварства, при чемъ оба передъ смертію успѣваютъ отомстить измѣннику.

Любопытенъ въ нашей поэмѣ также типъ женщины-паленицы въ лицѣ жены Давида, Хундудъ-Ханумы, являющей рядомъ съ богатырскими наклонно-

--------------------------------

¹) Ср. Моhl, Livre des rois, I, p. 435, 445, III, p. 183, 311. — Кирѣевскій, I, стр. 51; IV стр. 46.

²)   Mohl, IV, p. 476, 505.—Кирѣсвскій, II, стр. 94.

³)   Mohl, I, p. 438.

⁴)   Cm. варіантъ по изданію M. Абехіана, стр. 48.

⁵) Cp. Mohl, II, p. 64; Ефименко, _№ VII

⁶) Cm. изд. M. Абехіана, стр. 49—50.

⁷)   Cp. Mohl, I, p. 435; Жирѣевскій, I, Прилож. 1; Рыбниковъ, II, стр. 326 и др.

⁸)   Рыбниковъ, I, стр. 63.

⁹)   См. варіантъ по изд. М. Абехгана, стр. 30—31. Cp. Mohl, IV, p. 573 и слѣд.— Гилъфердингъ, Онеж. былины, столб. 453; Рыбниковъ, III, стр. 219.

¹⁰)  Mohl, I, p. 414; Cp., напр., y Гильфердинга, столб. 1249.

[стр. 67]

стями нѣжно-любящее сердце вѣрной супруги; она не захотѣла пережить мужа своего и добровольно лишила себя жизни. И въ ней мы находимъ черты, сходныя съ иранскимъ и русскимъ эпосомъ.

Другіе сходные мотивы нашей поэмы съ русскими былинами будуть отмѣчены ниже— въ примѣчаніяхъ къ тексту,

Давидъ Сасунскій.

(ПЕРЕВОДЪ СЪ АРМЯНСКАГО).

I.

... Абамеликъ ¹), что сидѣлъ въ Мсрѣ, оставилъ своего сына (отъ Месрской царицы), Мсрамелика, вмѣсто себя (царствовать), a самъ пріѣхалъ въ Сасунъ.

Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ, и y него родилось нѣсколько дѣтей: одному онъ далъ имя Ченчхапокрикъ, старшему сыну далъ имя Цранвэги; другому—Цэновъ-Ованъ, третьему—Хоръ-Гусанъ ²), a самому младшему—Давидъ.

Между этими сыновьями Ченчхапокрикъ и Цранвэги оказались ни на что годными. За то y Цэновъ-Ована былъ такой голосъ, что онъ, высушивъ на солнцѣ семь буйловыхъ шкуръ, обертывался ими, чтобы не треснуть, и тогда только принимался кричать. Всѣхъ искуснѣе былъ Давидъ, a o силищѣ его языкомъ не передать!

Прожилъ нѣкое время и состарѣлся Абамеликъ. Какъ~то разъ сидитъ онъ себѣ, призадумался и говоритъ самъ съ собою: «Кругомъ (всѣ) стали мнѣ врагами, и кто по смерти моей будегь пещись о моихъ дѣтяхъ? Ежели кто и будегь—это Мсрамеликъ. Кромѣ него, никто другой не справится съ моими врагами».

Взялъ да поѣхалъ къ Мсрамелику. Онъ ужъ тогда былъ старъ.

Сказалъ: «Мсрамеликъ, сынъ (мой), и ты кровь моя: ежели я прежде умру, то дѣтей своихъ я поручаю тебѣ (ты ихъ береги); ежели же ты прежде умрешь—пусть дѣти твои будутъ поручены мнѣ: я буду ихъ беречь».

Вернулся назадъ и остался жить въ замкѣ. Насталъ день смерти (и) померъ. Пріѣхалъ Мсрамеликъ, забралъ его дѣтей и увезъ ихъ съ собою; онъ не забылъ отцовскаго наказа.

Семь лѣтъ Сасунъ былъ въ печали по смерти Абамелика...

Тутъ дядя Торосъ ударилъ изъ Сосуна и поѣхалъ въ Месръ. Поздоровался онъ съ Мсрамеликомъ, и они сѣли. Онъ сказалъ: « Ну, пойдемъ мы съ тобою

---------------------------------

¹) Въ настоящемъ изданіи выпущены двѣ первыя главы нашей поэмы, какъ неимѣющія прямого отношенія къ ея герою, Давиду.

²) Всѣ эти прозвища—эпическія, данныя дѣйствующимъ лицамъ въ виду тѣхъ или иныхъ ихъ качествъ. Такъ, одинъ изъ братьевъ названъ Цэновъ-Ованъ, что значитъ Зычный Иванъ, другой—Хоръ-Гусанъ, т.-е. Могучій Пѣвецъ; прозвища же остальныхъ двухъ братьевъ Давида—Чечнхапокрикъ (Воробышекъ) и Цранъ-Вэги (Трусишка Вэги) даны имъ, вѣроятно, въ насмѣшку за ихъ слабость или трусость.

[стр. 68]

на судъ! Правда, ты и Абамеликъ другъ съ другомъ условились, но (вѣдь не даромъ сказано): ежели продаютъ плѣнника, го онъ долженъ достаться хозяину.

Встали и пошли на судъ: дѣти достались дядѣ Торосу.

Мсрамеликъ сильно боится этихъ ребятишекъ. Онъ сказалъ дядѣ Торосу: «Поди, пропусти этихъ ребятишекъ подъ мой мечъ, a тамъ возьми ихъ съ собою да ступай?»

Дядя Торосъ пришелъ и разсказалъ молодцамъ. Цранвэги сказалъ: «Давайте, пройдемте подъ его мечъ и уйдемте! Остальные двое сказали то же самое. Но Давидъ сказалъ: «Коли убить, такъ пусть сегодня же насъ убиваетъ; тогда люди скажутъ: ребенка онъ убилъ! Подъ его мечъ я не пройду. Это онъ дѣлаетъ, чтобы я не поднялъ на него меча, когда выросту!»

Дядя Торосъ изъ страха собралъ ихъ, чтобы провести ихъ подъ мечъ, Давидъ заупрямился, сталъ и не идетъ подъ мечъ. Дядя Торосъ схватилъ Давида за воротъ и пихнулъ, чтобы тотъ прошелъ подъ мечъ. Давидъ не прошелъ подъ мечъ, онъ прошелъ мимо него и задѣлъ большимъ пальцемъ (ноги) за кремень: заискрился огонь оттуда. Сильно перепугался Мсрамеликъ, когда увидалъ это. Онъ сказалъ: «Этотъ еще такъ малъ, a какой (страшный), что же будетъ, когда онъ выростетъ! Ежели приключится со мною бѣда какая, то отъ него!»

Дядя Торосъ взялъ дѣтей и пріѣхалъ въ Сасунъ. Цранвэги онъ поставилъ въ замкѣ на мѣсто отца, a Давида, что былъ моложе всѣхъ, приставилъ къ телятамъ.

II.

Ухъ, какой былъ Давидъ! Какъ хватитъ телятъ дубиной, (такъ ихъ всѣхъ), да еще сорокъ теленушекъ съ ними съ ногъ собьетъ. Разъ онъ погналъ телятъ на вершину горы. Видитъ, пастушокъ бранитъ своихъ телятъ. Давидъ сказалъ: «Ты, мóлодецъ, меня, что ли, бранишь? Погоди, доберусь я (до тебя), да такъ хвачу дубиной, что ай, ай!»

Тотъ сказалъ Давиду: «Умереть мнѣ за твою за головушку! Вѣдь я тоже пастухъ изъ деревни батюшки твоего, a это—крестьянскія телята».

Давидъ сказалъ: «А, коли такъ, паси и моихъ телятъ. Я не знаю времени, когда ихъ на дворъ загнать. Когда настанетъ время—скажи мнѣ, я ихъ поведу».

Въ этотъ день погналъ Давидъ телятъ во-время и пришелъ въ деревню. Обрадовался дядя Торосъ и сказалъ: «Сынъ (мой), всегда будь такъ точенъ, всякій день вó-время иди и возвращайся!»

Давидъ сказалъ: «Дядюшка, это не моя догадка; брата я себѣ нанялъ; каждый день онъ будетъ стеречь моихъ телятъ. Теперь мнѣ легко будетъ справиться съ ними».

Какъ-то разъ товарищъ его запоздалъ. Давидъ крѣпко осерчалъ.—Оказазалось y нихъ въ деревнѣ служили обѣдню: малый-то былъ тамъ, вотъ почему и замѣшкался. (Наконецъ) пришелъ. Давидъ ему сказалъ: «Какъ-то ты сегодня уйдешь изъ моихъ рукъ?»

Малый сказалъ: «Давидъ, умереть мнѣ за твою за головушку! Изъ-за

[стр. 69]

гнѣва твоего я не выстоялъ (въ церкви) и даже ни одной ложки не отвѣдалъ праздничной похлебки (матахь), погналъ телятъ и пришелъ. Вотъ почему немного и замѣшкался».

Давидъ сказалъ: «Ты подожди здѣсь, я пойду принесу тебѣ обѣдать».

Положилъ дубину на плечо и пошелъ. Приходитъ въ деревню, видитъ— всѣ повыставили кашу на гумно, a попы пришли и благословляютъ. Пошелъ Давидъ продѣлъ дубину въ ручку четырехручнаго мѣднаго котла и полнехонекъ, какъ онъ былъ, взялъ положилъ себѣ на плечо. Дивились тѣ попы и крестьяне, что стояли тутъ, a одинъ закричалъ: «Да вѣдь онъ унесъ котелъ!»

Попъ вскричалъ: «Ради Бога молчи! Вѣдь это изъ шальныхъ Сасунцевъ: (того и гляди) вернется, да и бока намъ помнетъ. Пусть нелегкій его беретъ, провались онъ съ нимъ?»

И взялъ Давидъ котелъ полный каши и пришелъ къ своему товарищу. A товарищъ сидитъ себѣ да плачетъ.

«Э э!—сказалъ Давидъ,—знаю объ чемъ ты плачешь: кашу-то я тебѣ принесъ, a масло и соль забылъ,—вотъ о чемъ ты плачешь! На, ѣшь теперь кашу, a вечеромъ—соль и масло на нее?»

Малый сказалъ: «Давидъ, умереть мнѣ за твою за головушку! На что мнѣ масло и соль? Пришли сорокъ разбойниковъ-дэвовъ, ударили на нашихъ телятъ и угнали ихъ».

Давидъ сказалъ: «Ты останься тутъ, да стереги этихъ телятъ, a я пойду тѣхъ приведу».

И пошелъ за телятами. Пошелъ онъ по ихъ слѣдамъ, пришелъ къ входу одной пещеры и сталъ. Давидъ тутъ закричалъ такимъ голосомъ, что ужасъ навалъ на тѣхъ дэвовъ,—(словно) бѣсы засуетились, когда голосъ Христа раздался въ аду. Какъ только услышалъ это атаманъ тѣхъ разбойниковъ, сказалъ:

«Видно это — Давидъ, сынъ Абамелика. Идите, примите его съ почетомъ, чтобы онъ насъ не убилъ».

Вышли они по одиночкѣ, a Давидъ угожалъ каждаго дубиной, и (такъ) снесъ сорокъ головъ, (одни) трупы остались (на мѣстѣ). Онъ отрѣзалъ y всѣхъ сорока уши и пошелъ спряталъ подъ камень—недалеко отъ пещеры.

Давидъ оставилъ дубину y входа, самъ же вошелъ въ пещеру. Видитъ— стоитъ одна куча золота, другая—серебра,—(словомъ) добро и богатство всего свѣта! Съ тѣхъ поръ, какъ его отецъ умеръ, разбойники грабили и (все) складывали въ эту пещеру. Онъ отворилъ одну дверь, a тамъ стоитъ на привязи жеребчикъ. Призадумался Давидъ и говоритъ про себя: «Дядюшка, все это добро тебѣ, мнѣ же этотъ звѣрь: дашь—хорошо, не дашь—и тебѣ къ нимъ дорога!» A потомъ самъ себѣ отвѣчаетъ: «Дитя (мое) и добро тебѣ, и звѣрь тебѣ; что мнѣ (съ ними) дѣлать?»

Оглянулся, видитъ—на кострѣ стоитъ мѣдный котелъ о сорока ручкахъ и въ немъ—(свои) сорокъ теленушекъ. Просунулъ дубину черезъ ручки и поднялъ. Воду вылилъ, a ножки тслятъ положилъ (въ котелъ), взялъ на плечо и пошелъ къ товарищу.

Взяли — погнали они остальныхъ телятъ и вернулись въ деревню. Давидъ призвалъ хозяевъ телятъ и сказалъ: «Ежели хоть на палецъ обсчитаете моего

[стр. 70]

братца, бѣда будетъ вамъ! Продайте этотъ котелъ, пусть онъ пойдетъ за вашихъ телятъ».

A самъ отдѣлилъ своихъ телятъ (оть крестъянскихъ), пришелъ въ полдень домой и сказалъ дядѣ Торосу: «Возьми скорѣе муловъ двадцать и поѣдемъ, добра привеземъ (столько), что и тебѣ хватитъ и (дѣтямъ твоимъ) до седьмого колѣна! Долго ли мнѣ быть пастухомъ?»

И взяли муловъ да поѣхали. Подъѣхали къ пещерѣ: дядя Торосъ видигь— дэвы растянулйсь y входа въ пещеру и всѣ они раздулись, словно холмъ Похъ. Дядя Торосъ отъ страха отвязадъ своего мула отъ прочихъ и давай бѣжать (назадъ).

Давидъ сказалъ: «Разоритель ты! Я не убѣжалъ отъ нихъ, живыхъ, чего же бѣжать отъ нихъ, мертвыхъ? Сказалъ: ежели не вѣришь, вернись назадъ, да загляни подъ большой камень: уши всѣхъ я туда сложилъ».

Дядя Торосъ посмотрѣлъ, вернулся, взялъ муловъ и пошелъ въ пещеру. Собрали все, что было и стянули въ тюки. Давидъ сказалъ: «Дядюшка Торосъ, все это добро—тебѣ, мнѣ же—этотъ звѣрь: дашь хорошо, не дашь—и тебѣ къ нимъ дорога!»

Тотъ сказалъ: «Дитя (мое), и добро тебѣ, и звѣрь тебѣ: что мнѣ съ ними дѣлать?».

Давидъ получилъ согласіе дяди, сѣлъ на жеребчика и пришпориваетъ его да скачетъ то туда, то сюда. Нѣтъ, то не (простой) жеребчикъ; о проворствѣ его языкомъ не разскажешь!

Такъ съ добромъ и казной вернулись они въ Сасунъ.

Давидъ досталъ себѣ прекраснаго сокола и, разъѣзжая по пашнямъ, охотился. Телятъ онъ уже оставилъ. Разъ (на охотѣ) онъ наткнулся на пашню бѣдняка. A y того семья изъ семи душъ и семь бороздъ просу (засѣяно); четыре (борозды) онъ растопталъ, осталось три. (Кто-то пришелъ съ вѣстью къ бѣдному старичку и говоритъ: «Да ты пропалъ! Скорѣй ступай на свою пашню: къ ночи онъ (пожалуй) разоритъ и остальныя три борозды!»

Старикъ всталъ спозаранку и пока помолился и пошелъ, видитъ—пашня разорена. Глядь, ѣдетъ Давидъ на жеребчикѣ съ соколомъ на рукѣ. Тутъ старикъ проклялъ Давида и сказалъ: «Да ты развѣ вовсе не боишься Бога? Силу свою на моемъ что ли просѣ испытываешь? У меня семь душъ и семь бороздъ проса: четыре ты растопталъ, осталось три. Ежели ты храбръ, поди-ка возврати себѣ вотчину свою, что отъ вершины Цицмака тянется до пояса Сехансара: ее захватилъ Мсрамеликъ и пользуется ею! Поди вонъ то возврати себѣ! Что ты силу свою на мнѣ испытываешь?»

Давидъ сказалъ: «Старина, не кляни меня! На тебѣ горсть золота, прокармливайся!»

И тутъ же убилъ сокола.

Давидъ (вернулся домой и) сказалъ: «Дядюшка Торосъ, поди достань мнѣ булаву и лукъ моего отца: я ѣду воевать! Вотчину мою чужіе заѣдаютъ, a вы мнѣ ничего не скажете».

Всталъ дядя Торосъ и пошелъ къ Цранвэги и потребовалъ отъ (имени Давида) булаву и лукъ его отца. Цранвэги не далъ. (Давидъ) вторично послалъ

[стр. 71]

къ нему и (велѣлъ) сказать: «Дашь—хорошо, не дашь—прійду отдѣлаю тебя такъ, что) голова (твоя) отлетитъ прочь, останется одно туловище».

Струхнулъ Цранвэги и отдалъ отцовскіе булаву и лукъ, a дядя Торосъ принесъ ихъ Давиду. Давидъ заснулъ и видитъ въ ту ночь сонъ.

Взялъ онъ (на другой день) сорокъ тёлокъ и пошелъ на Святой Высокій Маратукъ ¹), закололъ тёлокъ и выкупался въ ихъ крови; затѣмъ палъ ницъ и долго плакалъ и молилъ Бога, (до тѣхъ поръ, пока) Богъ не низпослалъ ему Святое Знаменіе и гребешокъ. (И по сіе время это Св. Знаменіе находится тамъ, въ Гавар'ѣ, въ домѣ Зорк'а). Давидъ поцѣловалъ Св. Знаменіе и положилъ его за правую пазуху, a гребешокъ — за лѣвую пазуху.

III.

Услышалъ тотъ Мсрамеликъ, что сынъ Абамелика (Давидъ) возмужалъ, что сбирается и идетъ на него войной. Съ его стороны поднялся Холбаши, взялъ войско свое и пошелъ на Маратукъ противъ Давида. Видитъ — бабы на дорогѣ стоятъ; онъ имъ сказалъ: «Пойте себѣ да пляшите, пока я вернусь!».

Тѣ сказали: «Что же намъ пѣть и плясать: да вѣдь мы не знаемъ, о чемъ пѣть?»

Холбаши имъ пропѣлъ:

"Приземистыя бабы (пусть) на жерновѣ мелютъ,
"Высокія бабы — верблюдовъ навьючатъ!
"Нашь Холбаши попіелъ по дѣлу въ Сасунъ:
"Онъ приведетъ дюжихъ упряжныхъ воловъ,
"Онъ приведетъ красныхъ дойныхъ коровъ,
"Весной приготовимъ себѣ вдоволь масла и творогу!"

Холбаши видитъ — бабы начали себѣ это пѣть и плясать. Самъ онъ собралъ войска (свои), пошелъ и засѣлъ во дворищѣ Маратукскомъ.

Дочь-то Маратукскаго попа (частенько) заглядывалась на Давида; да и этотъ не былъ къ ней равнодушенъ. Приходитъ попова дочка съ извѣстіемъ и говоритъ: «Давидъ, умереть мнѣ за твою за головушку! Встань, посмотри, сколько войска привалило во дворище— видимо-невидимо».

Сказала это попова дочка, вышла со двора да и заперла снаружи (всѣ) ворота. Воспрянулъ Давидъ и воскликнулъ: «О, хлѣбъ да вино—живъ Господь!» и давай рубить головы y ратныхъ людей: всѣхъ перерубилъ, (такъ что) туловища полетѣли за ограду, a головы остались во дворищѣ. Давидъ схватилъ и Холбаши, вырвалъ y него зубы и вколотилъ ихъ ему на лобъ, a копье его свернулъ (въ дугу), словно ошейникъ собачій, надѣлъ ему на шею и сказалъ: «Ну, (теперь) ступай и доложи (обо всемъ) Мсрамелику! Ежели y него еще осталось народу, пусть ихъ сбираетъ, пока я прійду».

----------------------------------

¹) Маратукъ — монастырь, построенный на горѣ того же названія, въ Сасунской области.

[стр. 72]

Холбаши въ другой разъ встрѣтился съ тѣми бабами; a онѣ поютъ себѣ да приплясываютъ. Одна изъ бабъ затянула:

„Холбаши, милый Холбаши!
„Отсюда ты пошелъ — что волкъ лютый,
„Оттуда ты пришелъ — что песъ гончій:
„Копье твое на шеѣ — словно ошейникъ собачій,
„Ротъ y тебя разинутъ — словно окно широкое;
„Изо рта y тебя пѣна валитъ—словно изъ мѣху молоко кислое ¹),
„И на рту-то y тебя мухъ—цѣлый караванъ!"

Холбаши пропѣлъ:

»Ахъ ты, безстыдница непотребная!
„Я думалъ Сасунъ—чистое поле,
„А не думалъ (тамъ) одни камни да ущелья;
„(Что) дѣти новорожденныя—настоящіе бѣсы,
„(Что) стрѣла ихъ словно бревна на маслобойнѣ:
„Какъ пустятъ—(такъ) ротъ разинешь, словно окно широкое.
„Молодцы, что были со мною, всѣ легли въ Хараманѣ ²);
„Весной, какъ прибудетъ вода, много добра (даровъ) принесетъ съ собою:
„Тогда-то вы себѣ изготовите вдоволь масла и творогу!"

На этотъ разъ поднялся Давидъ, снарядился и поѣхалъ на Мсрамелика.

Пріѣхалъ, видитъ—собралась рать великая и засѣла y пояса Сехансара (Столовидная гора).

Давидъ сказалъ: «Даю зарокъ не выходить на бой, пока подъ зелено-краснымъ шатромъ не поѣмъ я семь дней пилава изъ рису!»

И погналъ оттуда Давидъ (коня), поѣхалъ и внезапно явился съ заката,— явился и сталъ противъ шатра.

Когда рать замѣтила того всадника, на нее нашелъ великій страхъ. Меликъ спросилъ: «Чго ты за человѣкъ?»

Давидъ сказалъ: «Я сынъ западнаго царя пріѣхалъ къ вамъ на подмогу».

Меликъ разбилъ (для него) палатку. Семь дней они ѣли вмѣстѣ. На восьмой Давидъ взялъ сѣлъ на своего коня, проѣхался разадва и сказалъ: «Ну, выходи: я пріѣхалъ воевать съ тобою! Долго ли тебѣ ѣсть мое отцовское добро?»

Бой начался.

Давидъ восклиішулъ: «Хлѣбъ да вино—живъ Господь!»

Дошелъ слухъ до дяди Тороса о ихъ борьбѣ. Онъ вырвалъ (съ корнемь) тополь, положилъ себѣ на плечо и идетъ. Самъ сталъ поверхъ долины, a тѣ бьются въ долинѣ: если кто на побѣгъ побѣжитъ и вскарабкается наверхъ, Давидъ закричитъ: «Дядюшка Торосъ, ты ихъ гони въ долину, a я съ ними управлюсь!»

Войско стало роптать: «Нужно де вамъ обоимъ только состязаться; кто одолѣетъ, того и будетъ побѣда».

------------------------------------

¹) Ha Востокѣ приготовляютъ сливочное масло и изъ кислаго молока {мацунъ), отъ чего вся посуда (напр., кожаный мѣхъ), въ которой бьютъ масло, бываетъ полна пѣны. Это и дало поводъ къ сравненію.

²) Названіе деревни недалеко отъ города Муша.

[стр. 73]

Одинъ (изъ братьевъ) говоритъ: «Ты сядь — я ударю (булавой)!» Другой говоритъ: «Нѣтъ (сиди) ты!».

По уговору пришлось сидѣть Давиду, (какъ) младшему брату.

Давидъ накинулъ щитъ на голову, взялъ подъ щитъ Св. Знаменіе и сѣлъ. Мсрамеликъ отъѣхалъ на разстояніе трехчасоваго пути, поспѣшно вернулся и ударилъ булавой, приговаривая: «Ты еси земля—въ землю обратися!»

Давидъ сказалъ: «Исповѣдую (и) вѣрую въ высокое Маратукское Св. Знаменіе! Я словно подъ зелено-краснымъ шатромъ ѣмъ пилавъ изъ рису!»

Такъ три раза Мсрамеликъ проѣхался, ударялъ булавою, приговаривая: «Ты еси земля—въ землю обратися!»

A Давидъ трижды повторялъ: «Исповѣдую (и) вѣрую въ высокое Маратукское Св. Знаменіе!»

Теперь пришла очередь сидѣть Мсрамелику. Мсрамеликъ заупрямился, сталъ и не хочетъ садиться. Войско стало корить его. (Тогда) онъ пришелъ, взялъ надвинулъ щитъ на голову и сѣлъ. Мать Мсрамелика начала укорять Давида и сказала: «Давидъ, умереть мнѣ за твою за головушку! Развѣ не братъ онъ тебѣ? Не бей его, пожалѣй!»

Сказалъ Давидъ: «Ахъ ты, безстыдница этакая! Пока онъ ударялъ (меня), что же ты не говорила (ему): развѣ не братъ онъ тебѣ? Ну, пусть будетъ (по твоему)! Одинъ ударъ я уступаю Бога ради, a другой ради тебя,—но послѣдній мой ударъ я ужъ нанесу: или умретъ, или живъ останется».

Проѣхался Давидъ взадъ и впередъ, хватилъ булавой и на семь аршинъ въ землю вогналъ Мсрамелика. И пошелъ, захватилъ Месръ и сѣлъ на царскій престолъ.

Этотъ здѣсь останется.

IV.

У Кахизванскаго эмира есть дочь. Имя ея—Хандудъ-Ханумъ. Она узнала объ удальствѣ Давида, наградила ашуха (пѣвца) и сказала (ему): «Ступай, воспой Давиду красоту мою! Авось онъ пріѣдетъ сюда и мы полюбимъ другъ друга».

Ашухъ взялъ да и пошелъ въ Сасунъ; думалъ онъ—Давидъ въ Сасунѣ. Пришелъ и вступилъ въ замокъ Цранвэги: онъ думалъ—тамъ сидитъ Давидъ. Сѣлъ и началъ воспѣвать Давида. Цранвэги вскричалъ: «Эй, вы, подите поколотите его и прогоните вонъ! Онъ пришелъ обманомъ увести моего брата!» Поколотили ашуха, потащили его въ долину и выбросили на дорогу.

Вечеромъ пастухи на своихъ волахъ возвращаются въ деревню. У одного волъ заортачился—пастухъ слетѣлъ съ него. Поискали и нашли ашуха. Ашухъ плакалъ и молилъ пастуховъ и спросилъ: «Который (изъ братьевъ) живетъ въ этомъ замкѣ?»

Пастухи сказали: «Тутъ—Цранвэги, Давидъ же тамъ въ Месрѣ».

Взялъ ашухъ далъ пастухамъ червонецъ. Пастухи собрали ему куски его (разбитаго) тамбура (гитара) и показали ему дорогу. Ашухъ направился къ Месру. Пошелъ и воспѣлъ Давиду красоту Хандудъ. Давидъ богато одарилъ того ашуха и сказалъ: «Ты ступай, я пріѣду».

[стр. 74]

Ашухъ пришелъ и разсказалъ (обо всемъ) Хандудъ-Ханумъ. A Давидъ выѣхалъ изъ Месра и прямо прибылъ въ Сасунъ. Изъ Сасуна онъ поѣхалъ къ Цицмакской вершинѣ. Видитъ—на дорогѣ стоитъ плугъ ¹). Отвязалъ воловъ, (самъ) схватился за цѣпь и сѣлъ на коня: отсюда потянетъ плугъ — понесетъ на вершину Сара, огтуда потянетъ — снесетъ внизъ. Такъ съ вершины Сев-Сара ²) онъ стремглавъ спустился къ водопротоку деревни Марникъ.

Пріѣхалъ, смотритъ отвязался буйволъ, вышелъ на средину дороги и оставилъ тамъ (свой) пометъ. Посмотрѣлъ Давидъ на этотъ пометь и сказалъ: «Ежели приключится со мною бѣда какая, то отъ того, кто оставилъ этотъ пометъ, не случится,—отъ него же (не случится)».

Видитъ — вышелъ изъ лужи буйволъ. Давидъ, какъ ничего подобнаго не видалъ еще, поднялся и сталъ, чтобъ ударить буйвола. Съ противной стороны пришелъ пастухъ и сталъ бранить буйвола. Давидъ подумалъ, что его ругаютъ, и сказалъ: «Молодецъ, что я тебѣ сдѣлалъ, что меня ругаешь?»

Пастухъ сказалъ: «Кто же тебя, братецъ? Вѣдь ты Сасунскій шальной— свѣта не видалъ! Я обращаюсь къ своему буйволу».

Давидъ сказалъ: «Молодецъ, чего же сердишься: стыдно, что ли, что я ничего подобнаго еще не видалъ! A много ли такихъ въ вашей землѣ?»

Пастухъ сказалъ: «Пойдемъ, я тебѣ покажу!»

Пошли въ Авзутское поле, a тамъ запрягли (крестьяне) буйволовъ и погоняютъ. Видитъ Давидъ—буйволы, высунувъ отъ жара языки, тащутъ плугь. Жалко ихъ стало Давиду: онъ распрегъ буйволовъ и погналъ ихъ въ прудъ. Пахарь принялся клясть его. Сказалъ (ему) Давидъ: «Ты, пахарь, не кляни меня: дай (только) мнѣ въ руки цѣпь отъ этого плуга!».

Схватился онъ за цѣпь и ну—тянуть. Пахарь сталъ на плугъ, и Давидъ девять бороздъ запахалъ плугомъ. Пастухъ сказалъ Давиду:

«Это не твоя умѣлость; слѣзай-ка съ коня и тогда потяни, посмотримъ — твоя ли это умѣлость или коня твоего!"

Давидъ слѣзъ (съ коня) и еще девять бороздъ запахалъ одинъ.

-------------------------------------

¹) На Востокѣ, въ странѣ богатой черноземомъ, обыкновенно употребляють для полевыхъ работъ не соху, но такъ называемый армянами гутанъ — нѣчто въ родѣ большого и сложнаго плуга, который тянутъ отъ 8 до 10 паръ воловъ или буйволовъ. Можно себѣ представить какой необъятной силой обладалъ Давидъ, бороздя такимъ громаднымъ плугомъ! Неволыю вспомнишь прекрасное мѣсто изъ русской былины о встрѣчѣ Вольги Святославовича съ ратаемъ:

„Посылалъ онъ (Вольга) всю дружинушку хоробрую.
„Они сошку за обжи вокругъ вертятъ,
„А не могутъ сошки съ земельки повыдернуть...
„Тутъ-то Вольга Святославовичъ
„Подъѣзжалъ къ сошкѣ кленовыя...
„Къ этой ко сошкѣ подхаживалъ.
„Этую сошку попихивалъ:
„Какъ улетѣла та сошка къ подоблакамъ,
„Пала сошка о сыру землю"...

Рыбниковъ, I, стр. 21, 23.

²) Сев-Саръ, т.-е. черная гора, иначе называемая Мушскою горою, y подошвы которой находится нынѣ деревня Марникъ.

[стр. 75]

Ha это пахарь ему сказалъ: «Давидъ, голубчикъ, уже полдень, поди, пообѣдай —a тамъ ступай себѣ!»

Давидъ сказалъ: «Нѣтъ, я уѣду: пусть дѣтки ваши обѣдаютъ! (Если) я примусь ѣсть, имъ ничего не останется».

Ну, сѣли. Когда подали обѣдъ —что ни было хлѣба, скомкалъ Давидъ, разомъ очистилъ горшки и проглотилъ.

Пастухъ сказалъ: «Эй, вы, спасайтесь скорѣе: пожалуй онъ и насъ съѣстъ! ».

Давидъ сказалъ: «Конечно, братецъ, кто тянетъ плугъ, тому хлѣбъ нуженъ. Какъ же иначе?»

И поднялся оттуда и прямо поѣхалъ къ Хандудъ-Ханумъ.

V.

Пріѣхалъ Давидъ къ воротамъ замка Хандудъ-Ханумъ—туда, гдѣ останавливаются всѣ сватья. И онъ—туда. Видитъ—кто-то стоитъ y воротъ съ булавой въ рукѣ.

Давидъ спросилъ: «Эй, молодецъ, какъ тебя зовутъ?»

Сказалъ: «Меня зовутъ Горгизъ».

Давидъ сказалъ: «Горгизъ, я—Давидъ! Когда я женюсь на Хандудъ-Ханумъ, ты будешь моимъ кумомъ».

Потомъ сказалъ: «Кумъ Горгизъ, кто тамъ въ домѣ?»

Сказалъ: «Пришли сватья отъ великановъ Шибикана Хорасанскаго и Гамзы Лорійскаго».

Сказалъ: «Возьми моего коня и привяжи!»

Тотъ повелъ его и привязалъ.

Давидъ спросилъ: «Что за булаву дали тебѣ въ руки? Покажи-ка».

Взялъ изъ его рукъ булаву и метнулъ, и по сихъ поръ еще она летитъ...

Потомъ сказалъ: «Кумъ Горгизъ, взойдемъ, будемъ пировать, вино попивать!»

(Они вошли). Давидъ сѣлъ: онъ утомился и голоденъ; a тѣ сватья подаютъ Давиду чарку вина за чаркой. Давидъ потерялъ терпѣніе: схватилъ жбанъ съ виномъ и осушилъ его единымъ духомъ, приговаривая: «Да скажите же на здоровье!».

Вино ошабурило Давида. Когда онъ сдѣлался такимъ, и голова его отъ вина стала наклоняться къ землѣ, тѣ сватья обнажаютъ мечи, чтобъ ударить его. И какъ только онъ подниметъ голову, тѣ прячутъ мечи подъ себя. Когда же снова они взялись за свое, кумъ Горгизъ закричалъ: „Давидъ, куманекъ, тутъ — внастунъ, a не Врастунъ!" ¹).

Услышавъ это, Давидъ сказалъ: «Нy-ка, стой крѣпко y дверей!»

Тутъ же сватья встали и бросились бѣжать. Каждый отвѣсилъ по оплеухѣ

---------------------------------------

¹) Тутъ игра словъ—Врац (Иверія) и внас (бѣда, опасность) въ сложеніи съ тун (домъ, мѣсто); переводъ ихъ таковъ: тутъ мѣсто опасное, a не Иверія.

[стр. 76]

Горгизу и убѣжалъ. Теперь Давидъ обратился къ Горгизу и спросилъ: «Гдѣ бы видѣться съ Хандудъ-Ханумъ?»

Горгизъ сказалъ: «Въ царскомъ саду: нынче пятница—(она будетъ тамъ). Передъ нею пойдутъ двадцать невольницъ, за нею—двадцать же. Сегодня пойдемъ туда и увидимъ (ее)».

Давидъ и Горгизъ пошли, прислонились къ оградѣ сада и стали (ждать). Прошли невольницы одна за другою. Явилась и Хандудъ-Ханумъ. Давидъ охватилъ рукой Хандудъ-Ханумъ за шею и трижды крѣпко поцѣловалъ ее. Ханумъ— ни слова. Онъ — давай еще разъ. Хандудъ-Ханумъ схватила Давида за воротъ и хвать его объ стѣну: кровь брызнула y него изъ носу. Осерчалъ Давидъ и пошелъ оттуда къ своему Св. Знаменію и коню, чтобы сѣсть на него. И сказалъ: «Кумъ Горгизъ, выведи моего коня: я разорю этотъ городъ».

Горгизъ сталъ умолять его: «Прошу тебя, отложи это до утра, (теперь) темно. На разсвѣтѣ встань, разоряй и поѣзжай себѣ!»

Лежитъ Давидъ въ постели и отъ досады заснуть не можетъ: «Скоро ли разсвѣтетъ», — (думаетъ онъ), — чтобы мнѣ встать, разорить этотъ городъ и убраться!»

Хандудъ-Ханумъ (все еще) прогуливается по саду. Пришла хромая невольница и сказала: «Не веселая будетъ твоя прогулка! Вотъ сейчасъ Давидъ разоритъ городъ твоего отца и уѣдетъ».

Прибрали свою скатерть съ явствами и вернулись. Онѣ пошли прямо къ замку, (гдѣ остановился Давидъ), и стали стучаться въ ворота, чтобъ имъ отперли.

Давидъ сказалъ: «Ого, ого! Какой же тутъ наглый народъ; не дождутся утра, говорятъ: теперь же встань, разори (городъ) и уѣзжай!»

Всталъ Горгизъ, посмотрѣлъ и, вернувшись, сказалъ: «То бабы, не мужчины».

Отперли ворота.

Хандудъ пришла къ Давиду, Хандудъ сказала: «Давидъ, ты разъ поцѣловалъ меня за пройденный тобою путь, другой разъ—за себя,третій—Бога ради. За что же былъ лишній поцѣлуй? Ты молодчина своего отца, я — молодица) своего! Не даромъ сказано: «Возьми жену y Езида, чтобы сынъ вышелъ въ дядюшку!» Подумаешь, ты мнѣ привезъ головы великановъ Шибикана Хорасан-скаго и Гамзы Лорійскаго, что лишній разъ цѣлуешь меня?

На этотъ разъ Давидъ смягчился и сказалъ: «Ежели такъ, съ разсвѣтомъ я отправлюсь и доставлю тебѣ ихъ головы».

Потомъ прибавилъ: «Но вотъ я поѣхалъ. Случись, что они пересилятъ меня, они убьютъ меня. Бога твоего ради прійди искать мой трупъ: направой рукѣ y меня родимое пятнышко — крестъ. Ты узнаешь меня по немъ, возьми (мой трупъ), отнеси и похорони!»

И Давидъ собрался и пустился въ путь-дорогу. Замѣтили великаны, что ѣдетъ всадникъ, и пыль изъ-подъ копытъ коня къ небу летитъ. Сказали: «Этотъ всадникъ на бой ѣдетъ сюда. Неизвѣстно—изъ роду ли онъ Срго?¹).

-------------------------------

¹) Срго уменьшительное отъ Саргисъ (Сергій). Этимъ именемъ нерѣдко курды называютъ христіанъ, почитателей Св. Сергія, весьма популярнаго между армянами Муша и Вана.

[стр. 77]

Они громко позвали его и спросили: „Эй, молодецъ, что ты за человѣкъ и откуда ѣдешь? Не вѣдаемъ,— знешь ли ты Хандудъ-Ханумъ и не можешь ли передать ей вотъ этотъ перстень?»

Давидъ сказалъ: «Вѣстимо знаю. Но я пріѣхалъ затѣмъ, чтобъ отвезть ваши головы царевнѣ Хандудъ. Я не за перстнемъ пріѣхалъ».

У Шибикана Хорасанскаго брови такъ нависли, что доходили до груди; a онъ вилой привязалъ ихъ къ спинѣ (своей). A y того великана, y Гамзы Лорійскаго, нижняя губа тянулась по землѣ и мела землю!

И начали биться-рубиться, Давидъ и тѣ великаны булавами и луками цѣлый день до вечера. Давидъ воззвалъ: „Исповѣдую (и) вѣрую въ высокое Маратукское Св. Знаменіе! Іисусе Сыне, помоги мнѣ!». Хватилъ и отсѣкъ (мечемъ) обоимъ головы. Онъ связалъ ихъ кудри, и, словно хурджинъ (переметная сума), привязалъ въ торокахъ къ коню. A языки великановъ высунулись изо ртовъ и бороздятъ землю, точно плугъ какой. Давидъ везетъ ихъ головы и уже проѣхалъ половину дороги, видитъ—летитъ на встрѣчу всадникъ межъ небомъ и землей и кричитъ ему: «Го...! берегись! (Не думаешь ли ты), что встрѣтился съ великанами Шибиканомъ Хорасанскимъ и Гамзой Лорійскимъ?»

Всадникъ заѣхалъ въ тылъ Давиду и хватилъ было его булавой: Давидъ увернулся подъ сѣдло, булава попала въ стремя и, (оторвавъ его), вогнала въ землю. Давидъ вывернулся изъ подъ сѣдла и закричалъ: «О, хлѣбъ да вино — живъ Господь!»,—и занесъ было булаву надъ головой (всадника) сопротивника; тотъ наклонился, и разсыпались кудри по лицу. Давидъ посмотрѣлъ и узналъ: то была Хандудъ-Ханумъ. Она переодѣлась (мужчиной) и пріѣхала на встрѣчу Давиду²).

Давидъ сказалъ: «Ахъ ты безстыдница! Такъ и хочется хватить тебя булавой и сквозь землю провалить: это уже второй разъ ты срамишь меня!».

Взяли да поѣхали вмѣстѣ въ городъ Хандудъ-Ханумъ. Пріѣхали и сошли (съ коней). Тутъ они позвали отца Хандудъ-Ханумъ, a Давидъ ему и говоритъ: «Не выдашь ли ты дочь свою за меня?»

Отецъ сказалъ: «Не выдамъ. Ежели возьмешь ее и останешься тутъ (жить),

------------------------------------

¹) Это мѣсто напоминаетъ любопытное описаніе борьбы Алеши Поповича съ Тугариномъ Змѣевичемъ, происходившей на палицахъ, на копьяхъ и сабляхъ и продолжавшейся очень долго. Какъ и въ нашей поэмѣ, Алеша отрубаетъ, Тугарину „буйну голову" и везетъ ее князю Владиміру.

²) Этотъ эпизодъ весьма сходенъ съ русской былиной о встрѣчѣ Дуная Ивановича съ татариномъ. Только побѣдивъ его, Дунай узнаетъ, что это — знакомая ему Настасья королевична, переодѣвшаяся татариномъ. Обрадованный Дунай везетъ ее въ Кіевъ вѣнчаться съ ней. Всматриваясь ближе въ эту былину, мы находимъ въ ней и другія любопытныя мѣста, также сходныя съ заключеніемъ нашей поэмы. Извѣстно, что, вскорѣ послѣ женитьбы, Дунай Ивановичъ затѣялъ споръ съ женой своею, кто лучше стрѣляетъ изъ лука, онъ или она? Трагическая смерть Настасьи, убитой изъ лука Дунаемъ, и самоубійство послѣдняго съ отчаянія—тѣ же, что несчастный конецъ Давида, убитаго стрѣлой, и жены его, Хандудъ-Ханумы, съ отчаянія бросившей себя съ башни. У тѣхъ и другихъ рождается сынъ „будущій богатырь, какъ говоритъ русская былина, которому не будетъ сопротовника".— (Рыбниковъ, I, 182—186; ср. также II, 49—51, III, 96—103).

[стр. 78]

выдамъ; ежели уѣдешь, не выдамъ! Да какъ же! У меня враговъ много. Они разорятъ мой городъ».

Давидъ сказалъ: «Возьму ее и останусь здѣсь, не увезу ее».

Тогда взяли, выдали ее, сыграли свадьбу и семь дней, семъ ночей пировали.

VI.

Время проходило незамѣтно, и когда исполнилось девять мѣсяцевъ, девять дней и девятъ часовъ, Богъ далъ имъ сына.

Давидъ сказалъ Хандудъ-Ханумъ: «Ежели этотъ мальчикъ отъ меня, на немъ долженъ быть знакъ: проявится въ немъ сила великая».

Взяли, спеленали мальчика и въ замѣнъ свивальника обвязали его цѣпью отъ плуга. Когда мальчикъ заплакалъ и повернулся въ колыбели, обмотанная вокругъ него цѣпь разлетѣлась въ кусочки.

Послали Давиду вѣсточку: «Мальчикъ—хоть куда! Онъ разорвалъ цѣпь. Только одна рука y него съ изъянцемъ: она закрыта, и никто не можетъ ее раскрыть».

Пришелъ Давидъ, сѣлъ и сталъ гладить руку мальчика и открылъ ее. Видитъ — въ рукѣ комокъ (сгустившейся) крови. Сказалъ: «Ай, ай...! (Весь) свѣтъ превратилъ въ каплю крови и держигь y себя въ рукѣ! Если онъ живъ останется, дивныя будутъ отъ него дѣла».

Взяли окрестили мальчика и назвали его Мхер'омъ. Прошло нѣкоторое время. Мальчикъ выросъ. Давидъ оставилъ мальчика въ Кахизванѣ y дѣда и бабушки (его), взялъ Хандудъ-Ханумъ и поѣхалъ въ Сасунъ.

Хлатцы узнали о пріѣздѣ Давида. Они собрали войско, вывели противъ него валъ, устроили изъ телѣгъ защиту и начали бой.

Хандудъ-Ханумъ какъ ударитъ древкомъ своего копья, такъ и снесетъ весь валъ, и телѣги полетятъ на разстояніе двухчасоваго пути. A Давидъ шелъ себѣ впередъ и крошилъ войско. Обратился (къ нимъ) Давидъ: «Хлатцы ¹), что вы за бестыдный народъ! Воюете противъ женщины. Дайте отвезти жену свою въ Сасунъ, и тогда уже я пріѣду и будемъ биться».

Тѣ не повѣрили.

«Если такъ», сказали они,—«клянись Св. Знаменіемъ, что y тебя за пазухой,—и мы повѣримъ»!

Давидъ ударилъ рукою о гребешокъ; онъ думалъ, что клянется гребешкомъ,— но рука попала на Св. Знаменіе. A сила Св. Знаменія въ томъ и была, чтобы не клясться имъ. Давидъ взялъ Хандудъ-Ханумъ и увезъ въ Сасункій замокъ. Тутъ (только) онъ засунулъ руку за пазуху (думая тамъ найдти гребешокъ), видитъ—въ ту пазуху попало Св. Знаменіе, и что имъ онъ поклялся.

-------------------------------------

¹) Городъ Хлатъ (по-турецки Ахлатъ)—на сѣверо-западномъ берегу Ванскаго озера Онъ славился въ древности торговлей, богатствомъ и своей неприступной крѣпостью. Вражда жителей Хлата къ Давиду объясняется тѣмъ ущербомъ, который наносиль имъ отецъ Давида, Абамеликъ.

[стр. 79]

Сказалъ: «Теперь мое дѣло—дрянь: поѣду ли, не поѣду ли; все плохо! A мнѣ все-таки надо ѣхать».

Хватилъ да пріѣхалъ на бой. Хлатцы сильно стѣснили его. Его конь завязъ въ камышахь Чхура ¹), въ болотѣ. Кое-какъ онъ выбрался изъ болота и пріѣхалъ къ водамъ Лохура ²).

Еще при своей жизни, когда Абамеликъ былъ въ домѣ Ибрахима-аги, онъ силою пробрался къ его женѣ. Ее звали Шимшимъ-Ханумъ. Отъ Абамелика она родила дѣвочку, и та была отъ ихъ племени (т.-е. мусульманкой),— очень таланливую. Вотъ эта дѣвица и взяла лукъ да стрѣлу и пошла притаилась y обвалившагося берега (рѣчки).

Когда купался Давидъ въ водахъ Лохура, дѣвица та тайкомъ пустила стрѣлу Давиду въ спину. Давидъ сталъ на ноги и закричалъ; голосъ его дошелъ до Сасуна. Собрались Цэновъ-Ованъ, Хоръ-Гусанъ, дядя Торосъ, Чнчхапо-крикъ и Цранвэги. Цэновъ-Ованъ далъ откликъ изъ Сасуна: «Давидъ, мы ѣдемъ!».

И поѣхали на выручку Давиду. Давидъ еще въ водѣ услыхалъ голосъ своего брата. Они пріѣхали къ рѣкѣ и нашли Давида. Давидъ сказалъ: «Цэновъ-Ованъ, (знать) отъ нашего оклика дѣвица въ ужасѣ такъ и остолбенѣла. Подите, поищите ее!»

Поискали и нашли дѣвицу съ голубыми глазами. Давидъ схватилъ ее за одну ногу, наступилъ на другую, рванулъ, разорвалъ ее на двое и махнулъ подъ гору въ деревню, и деревню ту назвалъ Чвтисъ-Чaпкисъ ³). Эта деревня, что y устьевъ Чхура, и по сихъ поръ называется Чапкисъ.

Братья взяли Давида и поѣхали въ Сасунъ. Четыре дня спустя, Давидъ умеръ. И стали братья его сѣтовать по немъ. Они пошли къ Хандудъ, чтобы утѣшить ее, и пожелали ей многаго здравія. A Хандудъ-Ханумъ сказала «Охъ, охъ! Видно, послѣ Давида быть мнѣ y нихъ посмѣшищемъ».

Чнчхапокрикъ сказалъ. «Хандудъ-Ханумъ, не плачь, не плачь!»

«Давидъ померъ, (но) моя голова (еще) цѣла».

Хандудъ-Ханумъ поднялась на вершину башни и бросилась оттуда внизъ. И ударилась она головой о камень, и голова ея пробила камень.

Въ (долбленное) головой мѣсто Сасунцы сыплятъ полъшника ⁴) проса и толкутъ, какъ въ ступкѣ. До сихъ поръ видны тамъ слѣды ея семи косъ; a ступка та и понынѣ стоитъ тамъ передъ замкомъ.

VII.

Собрались братья Давида и пришли къ Хандудъ-Ханумъ. Они ощупали ея груди,—тамъ молоко; вѣрно, y нея былъ ребенокъ. И стали совѣтоваться другъ

----------------------------------

1) Чхурь—болото y истоковъ рѣчки Кара-су (она же „рѣчка Муша"), притока Евфрата.

²)  Небольшая рѣчка, впадающая въ Ванское озеро, неподалеку отъ города Хлата.

³)  Мы имѣемъ здѣсь дѣло съ народной этимологіей: въ переводѣ слова эти означаютъ — будь разодрана и разбросана!

⁴)  Шникъ—мѣстная мѣра сыпучихъ тѣлъ, равняющаяся четыремъ русскикъ мѣрамъ.

[стр. 80]

съ другомъ, говоря: «Ежели она родила дитя, оно должно быть тамъ (въ Кахизванѣ)».

Взяли да поѣхали въ Кахизванъ и сказали тамошнему намѣстнику: «Отъ нашего брата и невѣстки здѣсь есть дитя: гдѣ оно?»

Тотъ сказалъ: «Нѣтъ ничего».

Они сказали: «У насъ есть примѣта: въ грудяхъ нашей невѣстки было молоко».

Тотъ сказалъ: «Отъ нея была дочь, да она померла».

Они сказали: «У насъ и для покойниковъ есть свой знакъ; нашъ годовалый (покойникъ) бываетъ въ одинъ шагъ, двухгодовалый—въ два шага, и такъ дальше».

Взяли пошли на кладбище и не нашли ни одной могилы по своему шагу.

Цэновъ-Ованъсказалъ:«Ну,давайте обтягивать меня шкурами: я хочу кричать!».

A для Мхера устроили погребъ подъ землею, заключили его туда и поставили стражу къ нему.

Обтянули Цэновъ-Ована шкурами, и онъ закричалъ; Мхеръ узналъ его голосъ и хотѣлъ выйдти, но бабушка ему сказала: «Это не голосъ твоихъ: то шумъ ребятишекъ и бой барабановъ.

Когда Мхеръ въ третій разъ услыхалъ тотъ же голосъ, ударилъ, разбилъ дверь и вышелъ вонъ. Дверь разбила дверь: отъ удара ноги — первая дверь ударилась о вторую, вторая о третью,—и такъ разбилъ онъ всѣ семь дверей и вышелъ вонъ. Видитъ, тутъ его дяди, a отца нѣтъ. Спросилъ дядей. (Тѣ въ отвѣтъ), что Хлатцы убили его отца. Онъ заплакалъ и упалъ лицемъ къ землѣ. Когда онъ упалъ на земь, дяди бросились къ нему и какъ ни старались, не могли перевернуть его.

A слезы Мхера прорыли землю и потекли, словно потокъ. Когда исполнилось три дня, Мхеръ перевенулся. Онъ тотчасъ же вскочилъ на отцовскаго коня, поѣхалъ въ Хлатъ и поставилъ его верхъ дномъ. И по сихъ поръ еще разоряетъ....

И взошелъ онъ на вершину Немрута ¹). Глядь — (что-то) дымится, и дымъ все усиливается. Смотритъ — осталась (жива) только одна старушка. Онъ схватилъ ее за ноги, (согнулъ два дерева), привязалъ ея ноги къ деревьямъ и спустилъ. Такъ-то убилъ ее! (Съ тѣхъ поръ) и дыму ²) Хлатскаго не стало видно.

Отсюда онъ позволилъ дядямъ вернуться по своимъ мѣстамъ; a самъ поѣхалъ на холмъ Тоспъ ³). Говорятъ, и по сіе время онъ тамъ, и теперь еще показывается его конь, и до сего времени моча его коня течетъ изъ скалы.

VІІІ. ⁴)

Въ ночь на Вознесенье открывается дверь въ пещеру Мхера. Но ему не велѣно выходить; земля его не держитъ, ноги его уходятъ въ землю.

Разъ въ ночь на Вознесенье пастухъ видитъ— открывается дверь Мхера.

-------------------------------------

¹) Гора, лежащая на с.-зап. отъ Ванскаго озера, недалеко отъ г. Хлата.

²)  Дымъ, какъ признакъ жилья.

³)  Тоспъ — одна изъ провинцій древне-армянской Васпураканской области, съ главнымъ городомъ Ванъ.

⁴) Русскій переводъ предлагаемой поэмы былъ напечатанъ въ окт. кн. журн. Мин. Нар. Пр. за 1881 г. Здѣсь онъ пересмотрѣнъ и снабженъ введеніемъ.

[стр. 81]

Пастухъ входитъ внутрь. Мхеръ его спрашиваетъ: «Чѣмъ вы живете на свѣтѣ?» A тотъ отвѣчаетъ: «Умомъ».

На это Мхеръ говоритъ: «(Посмотримъ), что y васъ за умъ? Ну, возьми торбу y того коня и надѣнь ему на шею!».

Пастухъ какъ ни бился, не могъ поднять. Подвелъ коня къ торбѣ, открылъ торбу, надѣлъ ее коню на голову, перекинулъ бичевку черезъ шею; конь поднялъ голову, a пастухъ повелъ его на мѣсто, привязалъ и сказалъ: «Таковъ нашъ умъ, вотъ чѣмъ мы живемъ на свѣтѣ!».

Потомъ пастухъ спросилъ: «Мхеръ, когда ты выйдешь изъ этого мѣста?».

A тотъ сказалъ: «Когда пшеница будетъ со сливу, a ячмень съ шиповникъ, тогда только велѣно мнѣ выйдти изъ этого мѣста».

Зейтунецъ.