Внимание! Предлагаемый ниже текст написан в дореволюционной орфографии. Если текст не отображается корректно, см. Просмотр русских текстов в старой орфографии.

БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ ПОСТРАДАВШИМЪ ВЪ ТУРЦИИ АРМЯНАМЪ

ОТДѢЛЪ I.

[стр. 89]

Два духа.

(новелла).

 Въ одну изъ темныхъ ночей двѣ звѣзды—свѣтлая и красная—съ высоты безвоздушнаго пространства упали на землю. Не многіе изъ обитателей земли видѣли эти двѣ упавшія звѣзды,— большенство спало, нѣкоторые заняты были своими житейскими дѣлами и развлеченіями, a мнѣнія тѣхъ немногихъ, которые замѣтили упавшія звѣзды, были совершенно противоположны другъ другу. Одни, сидѣвшіе въ высокихъ башняхъ и наблюдавшіе небо при посредствѣ разныхъ трубъ и инструментовъ, были убѣждены, что видѣли два метеора, другіе, не имѣвшіе даже понятія о томъ, какъ, посредствомъ чего, и зачѣмъ наблюдаютъ небо и что такое метеоры, считали паденіе двухъ звѣздъ, и въ особенности красной, знаменіемъ.

И тѣ и другіе ошибались. Двѣ слетѣвшія яа землю звѣзды были два духа: свѣтлая—добрый и красная—злой. Съ далекихъ временъ, когда земля вышла изъ состоянія хаоса, остыла, на ней появились растенія, животныя и люди, эти два духа, въ стремительномъ полетѣ, словно стараясь опередить другь друга, спускались на нее и, коснувшись поверхности, принимали человѣческій обликъ. Иногда добрый духъ опережалъ злого и тамъ, гдѣ онъ проходилъ, дѣятельно разсѣевая добрыя чувства и начинанія, люди становились лучше, справедливѣе, честнѣе. Не чаще опережалъ злой духъ, отличавшійся лукавымъ проворствомъ и отвагою, я, коснувшись земли, посѣвалъ смуту, вражду и преступленія. Даже тамъ, гдѣ онъ видѣлъ, что добрый духъ прошелъ раньше его, онъ дерзостно рѣшался портить, и соблазнами и хитрыми прельщеніями совращалъ и губилъ людей. Тогда возвращался добрый духъ и снова принимался за свою трудную работу. Эта страшная борьба началась съ тѣхъ поръ, какъ появился на землѣ первый человѣкъ, и кончится тогда, когда съ лица ея исчезнетъ послѣдній. Въ вѣчной, неустанной борьбѣ этихъ двухъ элементовъ войны затѣвались и массовыя избіенія людей, проливались рѣки крови, опустошались цѣлыя страны, голодъ и повальныя болѣзни довершали остальное, и человѣчество гибло десятками, сотнями тысячъ.

[стр. 90]

II.

По узкой, горной тропинкѣ пробирался одинокій путникъ. Онъ быдъ молодъ и строенъ. Кудри темныхъ волосъ волною ниспадали на его плечи. Большіе, лучистые глаза смотрѣли задумчиво-грустно. На немъ была простая, крестьянская одежда изъ грубой ткани и котомка за плечами; босыя ноги не боялись ни терній, ни острыхъ камней въ изобиліи покрывавшихъ горныя тропинки. И тамъ, гдѣ онъ проходилъ, все оживлялось, все радовалось жизни: солнце свѣтило ярче, ручьи звучали звончѣе, истомленные дневнымъ зноемъ цвѣты поднимали поникшіе вѣнчики и благоухали, птицы соединяли свои голоса въ торжественный хоръ.

Путникъ дошелъ до скрещенія двухъ тропинокъ и присѣлъ на поросшій мохомъ камень. По другой тропинкѣ, подобно сѣрой змѣѣ, спускавшейся съкручи, ѣхалъ, приближаясь къ скрещенію, всадникъ въ чалмѣ и богатой, расшитой золотомъ, курткѣ. Громко звенѣли серебряныя подковы его великолѣпнаго, чернаго коня, ритмически согласуясь съ звономъ монетъ, ожерельями украшавшихъ лебединую шею красиваго животнаго. Дорогіе каменья вправленные въ сбрую коня и сѣдло, и висѣвшая сбоку въ серебряныхъ ножнахъ кривая сабля ярко горѣли на солнцѣ. Скрестивъ на груди мускулистыя руки, мрачно потупясь, сидѣлъ всадникъ. Нa бронзовомъ отъ загара лицѣ, изъ-подъ густыхъ, какъ бы сросшихся бровей, сверкали злые глаза.

При видѣ фигуры, сидѣвшей на камнѣ, черный конь фыркнулъ, повелъ ушами и остановился. Всадникъ взглянулъ на юношу и легкій трепетъ пробѣжалъ по его тѣлу.

III.

— Ты здѣсь?—спросилъ онъ, не поднимая на юношу глазъ, — ты опять явился мѣшать мнѣ?

— Да! — спокойно отвѣчалъ юноша, — я тебѣ мѣшать буду всегда и во всемъ!

— Знаю!—прошепталъ всадникъ,—но здѣсь твои усилія будутъ напрасны! Посмотри внизъ на эти долины, усѣянныя деревнями и городками; въ нихъ живетъ народъ, который ты хочешь охранить. Эти долины —отличная ловушка! Посмотри дальше, — ты вѣдь можешь видѣть такъ далеко, какъ никто, — какъ только вижу я,—что видишь?

—  Я вижу другой народъ, другого племени, другихъ вѣрованій и обычаевъ.

— И этотъ народъ многочисленнѣе, сильнѣе. Онъ уже владычествуетъ надъ твоимъ маленькимъ народцемъ; что ему стоитъ стереть его съ лица земли?

— Ты забываешь, что есть другіе народы, которые не позволятъ этого сдѣлать!

Всадникъ расхохотался и такъ громко, что эхо ближайшихъ темныхъ и сырыхъ ущелій долго передавали другъ другу его демонскій хохотъ.

[стр. 91]

— Другіе народы? Какое имъ дѣло до твоего маленькаго народца! Или ты думаешь, я не позаботился о томъ, чтобы достаточно затмить ихъ сознаніе, заставить забыть, что и этотъ народецъ исповѣдуетъ такую же вѣру, какъ они? Или ты, можетъ быть, думаешь, что эгоизмъ не достаточно сильное чувство? Я имъ бросилъ хорошую приманку, и покуда они всѣ глядятъ на нее, придумывая, съ которой бы стороны захватить первому, — я залью эти цвѣтущія долины кровью!

— A я напомню людямъ о томъ, что они люди, и этого не будетъ.— Темныя брови всадника сдвинулись гуще и искры злобы засверкали въ его глазахъ.

— Не мѣшай мнѣ!— вымолвилъ онъ глухо,—довольствуйся тѣмъ, что ты отвоевалъ отъ меня! Есть страны, гдѣ племенная вражда затихла навсегда... и вражда вѣрованій тоже! Есть страны, куда не заглядывали давно ни голодъ, ни повальныя болѣзни. Есть страны, гдѣ культура, наука поднялись такъ высоко, что начинаютъ даже бороться съ смертью. Настанетъ время, и эти страны будутъ охвачены однимъ ученіемъ добра, справедливости, братства! Оставь мнѣ этотъ дикій уголокъ! Кто о немъ знаетъ, кому онъ нуженъ?

— О немъ знаетъ Тотъ, Кто послалъ меня!—отвѣчалъ юноша,—и если бы въ этихъ долинахъ остался только одинъ человѣкъ, я и къ нему пришелъ бы!

Всадникъ сердито дернулъ поводъя и гордый конь вскинулъ свою лебединую шею.

— Даже тутъ ты не хочешь оставить меня одного!—воскликнулъ всадникъ.

— Всюду, гдѣ ты, буду и я!—вымолвилъ юноша.

— Опять борьба?

— И теперь, и всегда во вѣки вѣковъ!—сказалъ юноша.

Всадникъ затянулъ поводья. Черный конь взвился на дыбы. Кровавая пѣна обагрила удила. Острыя шпоры всадника вонзились въ бока коня, искры посыпались изъ-подъ серебряныхъ подковъ и черезъ минуту мрачный всадникъ вихремъ мчался къ долинамъ.

IV.

Широкое, красное зарево огня поднималось къ темному небу. Горное эхо повторяло ружейные выстрѣлы и жалобные крики истязуемыхъ, молившихъ о пощадѣ, людей. Черные силуэты людей бѣгали изъ дома въ домъ по опустошенному селенью, вытаскивали женщинъ, дѣтей, и ихъ, надрывающіе душу, вопли скоро прекращались подъ ударами сверкающихъ сабель.

Десятка два оставшихся въ живыхъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей были согнаны кучкой на площадь села. Сюда же были притащены солома, доски, домашняя утварь,—словомъ все, что могло горѣть, и облиты керосиномъ. Готовилось сожженіе мучениковъ.

Сюда же пришелъ и сталъ посрединѣ юноша съ волнистыми, падавшими до плечъ волосами. Никто не зналъ, откуда пришелъ юноша, кто онъ, но когда

[стр. 92]

явился, верхомъ на черножъ конѣ, начальникъ шайки съ цѣлыо полюбоваться, какъ будутъ горѣть живые люди, онъ содрогнулся, увидя юношу, и повернулъ коня такъ, чтобы не видѣть его лучистыхъ глазъ.

— Зажигайте!—крикнулъ начальникъ шайки,—зажигайте скорѣе! Лейте больше керосину, бросайте солому! Чтобы ни одинъ не ушелъ! Чтобы всѣ, всѣ сгорѣли! Скорѣе, скорѣе!

Юноша ободрялъ осужденныхъ на страшныя муки. Онъ тихо и проникновенно говорилъ каждому, указывая на небо, клалъ руки на плечи мужчинъ и гладилъ головы дѣтей.

И въ ту минуту, когда костеръ, въ который были заключены люди, вспыхнулъ, раздался страшный ударъ грома. Молнія пронизала кучку злодѣевъ; ослѣпленные, закрывая глаза руками, они бросились къ своимъ лошадямъ.

Приникнувъ къ гривѣ коня, начальникъ мчался въ горы. Вихрь вздымалъ его плащъ, дождь смывалъ съ его богатаго оружія темныя пятна запекшейся крови...

V.

Вся долина была во власти орды варваровъ. Подобно горнымъ потокамъ вооруженные люди стремительно спускались съ высотъ, жгли селенія, убивали мирныхъ, безоружныхъ жителей, уводили въ горы ихъ женъ и скотъ и грабили имущество. Народъ стоналъ подъ невыносимымъ игомъ мучителѳй и не могъ ничего предпринять въ свою защиту: малѣйшее сопротивленіе какой-нибудь горсти безоружныхъ пастуховъ вызывало новыя убійства и истязанія цѣлаго населенія деревни. Тюрьмы были переполнены узниками, томившимися въ ожиданіи казни и подвергавшимися страшнымъ пыткамъ. Страна гибла подъ ударами своихъ мучителей...

Въ это время по городамъ и селеніямъ ходилъ человѣкъ, принадлежавшій къ одной свободной націи на Западѣ. Онъ не избѣгалъ никакихъ опасностей потому, что не боялся ихъ. Стоило ему только назваться, и рука, поднятая для нанесенія смертельнаго удара, опускалась. Если бы онъ по ошибкѣ былъ заключенъ въ тюрьму, стоило представителю той націи, къ которой онъ принадлежалъ, произнести одно слово, и его бы немедленно выпустили на свободу.

Это былъ молодой человѣкъ, одѣтый въ европейскій костюмъ, карманы котораго были наполнены записными книжками. Его лицо, опушенное русою бородкой, смотрѣло открыто и привѣтливо; въ его свѣтлыхъ, большихъ глазахъ свѣтился огонь любви къ ближнему.

Онъ ходилъ изъ города въ городъ, изъ селенія въ селеніе и записывалъ со словъ потерпѣвшихъ и свидѣтелей полные леденящаго душу ужаса разсказы объ убійствахъ и насиліяхъ. По ночамъ онъ писалъ длинныя письма и отправлялъ ихъ на родину. Тамъ эти письма печатались въ газетахъ, оповѣщали весь міръ о неслыханныхъ злодѣяніяхъ варваровъ и призывали христіанъ къ оказанію сочувствія и помощи братьямъ во Христѣ.

[стр. 93]

Однажды этотъ человѣкъ зашедъ въ домъ нѣкогда зажиточнаго, a теперь ограбленнаго и совершенно разореннаго поселянина. Въ домѣ было много мужчинъ и женщинъ, уцѣлѣвшихъ отъ избіенія, но не имѣвшихъ крова и явившихся просить пріюта на ночь. Хозяийъ всѣхъ принялъ, предложилъ каждому, что имѣлъ. Онъ сдѣлалъ это такъ безучастно, какъ бы самъ былъ гостемъ въ своемъ домѣ. Слезы все время бороздили исхудавшія щеки этого человѣка.

— Не плачьте!—сказалъ ему человѣкъ въ европейскомъ платьѣ,—сегодня y васъ увели скотъ и сожгли хлѣбъ, но все это вернется.

— Вы думаете, я плачу объ этомъ?—возразшгъ хозяинъ,—о, еслибы это было такъ, вы въ правѣ былибы меня презирать, какъ презираютъ насъ многіе за то, что мы стараемся обезпечить наши семьи. Ho y меня отняли то, чего мнѣ никто не вернетъ... даже самъ Богъ! Взгляните сюда!

Онъ провелъ его въ другую комнату. Тамъ было темно, но въ одномъ углу виднѣлся какой-то предметъ подъ бѣлымъ покрываломъ. Хозяинъ зажегъ тоненькую свѣчку и, сдернувъ покрывало, сказалъ:

— Вотъ что отняли y меня! Смотрите!

На доскахъ, крытыхъ ковромъ, лежалъ мертвый, пятилѣтній мальчикъ; страшная, съ запекшеюся, черною кровью, рана зіяла на его горлышкѣ.

—  Они зарѣзали его за то, что я не хотѣлъ отдать имъ своей старшей дочери. Ребенокъ съ плачемъ вцѣпился въ платье своей сестры, когда ее тащили, и одинъ изъ разбойниковъ перерѣзалъ ему горло!

Человѣкъ въ европейскомъ платьѣ содрогнулся и поникъ.

— Это мой единственный сынъ!—сказалъ хозяинъ,—еслибы онъ хворалъ, и умеръ, ахъ какъ тяжело было бы мнѣ отдать его Господу! Но ребенокъ былъ здоровъ и веселъ. За полчаса предъ убійствомъ онъ рѣзвился, игралъ. Онъ игралъ на солнцѣ, бѣгалъ по дорожкамъ нашего маленькаго сада, накло нялъ вьюнчики цвѣтовъ и вдыхалъ ихъ ароматъ, онъ звалъ меня безпрестан но, когда его интересовала какая-нибудь букашка, мотылекъ, онъ наслаждался жизнью; онъ весь былъ преисполненъ Божественнымъ даромъ; господинъ, онъ жить хотѣлъ и не мѳньше этой букашки имѣлъ на то право, но пришли люди и отняли отъ него жизнь! Этого мало! Они обѣщались притти въ эту ночь за моею дочерью! Даже смерть этого малютки не можетъ искупить позора и не счастія дѣвушки!

VІ.

Человѣкъ въ европейскомъ платьѣ остался въ этомъ домѣ на ночь. Онъ зналъ, что злодѣи вeрнутся, и ждалъ встрѣчи съ ними. Домъ былъ переполненъ женщинами и дѣтьми, не осмѣливавшимися сомкнуть глазъ и съ тревогой прислушивавшимися къ малѣйшему шуму на темной улицѣ. Кругомъ было тихо. Изрѣдка выли лишившіяся крова собаки да вспыхивали снопы искръ отъ догоравшихъ домовъ.

Въ глухую полночь на улицѣ села послышался конный топотъ. Бряцая

[стр. 94]

оружіемъ, перекидываясь словами своего гортаннаго нарѣчія, разбойники приблизились къ дому. Одинъ изъ нихъ постучалъ въ дверь и потребовалъ, чтобы ее отворили. Хозяинъ переглянулся съ человѣкомъ въ европейскомъ платьѣ и, когда тотъ шепнулъ ему нѣсколько словъ, подошелъ къ двери.

— Я не могу впустить каждаго проходящаго!—сказалъ хозяинъ,—скажи, кто ты, и я отворю!

— А! ты еще торгуешься, собака! — крикнулъ разбойникъ,—погоди же! Знай, что начальникъ отряда требуетъ y тебя постоя!

— Пусть самъ начальникъ войдетъ сюда! Я ему отворю! — отвѣчалъ хозяинъ.

Закутанный въ плащъ начальникъ сидѣлъ неподвижно насвоемъ черномъ конѣ. Солдатъ передалъ ему слова домохозяина. Молча, бросивъ поводья солдату, начальникъ отряда слѣзъ съ коня и направился къ дому.

— Отворяй!—крикнулъ онъ,—да поскорѣе!

Дверь распахнулась. На порогѣ стоялъ человѣкъ въ европейскомъ платьѣ, опираясь на плечо хозяина.

Взгляды мрачнаго всадника и человѣка въ европейскомъ платьѣ встрѣтились; въ одномъ сверкала демонская злоба, — въ другомъ лучезарно свѣтилась кроткая любовь къ ближнему.

И мрачный всадникъ, не выдержавъ взгляда своего противника, отступилъ.

— Опять на моей дорогѣ!—глухо пробормоталъ всадникъ,—этотъ домъ мнѣ нуженъ! Я хочу расположиться въ немъ!

— Ты не можешь этого сдѣлать потому, что этотъ домъ—мой!—спокойно отвѣчалъ человѣкъ въ европейскомъ платьѣ,—уходи!

И всадникъ и всѣ, бывшіе съ нимъ люди, исчезли изъ селенія...

VІІ.

A письма,—не одного человѣка въ европейскомъ платьѣ, но и многихъ другихъ, въ которыхъ вселился его высоко-христіанскій духъ добра и сожалѣнія къ ближнему,—всѣ спѣшили въ разные концы міра и оповѣщали его о неслыханныхъ злодѣяніяхъ, творившихся въ несчастной странѣ. Телеграфъ проворно стуча, передавалъ длинныя, полныя ужасной правды, депеши, пароходы и желѣзныя дороги развозили по всему свѣту очевидцевъ рѣзни христіанъ конца XIX вѣка, и міръ, потрясенный, опечаленный, сталъ прислушиваться къ стонамъ безвинныхъ мучениковъ!..

Они стонутъ до сего дня...— «Помощи и милосердія!»—стонутъ они,— «милосердія къ нашимъ, ни въ чемъ неповиннымъ, женамъ, сестрамъ и дѣтямъ! Откликнитесь и помогите всѣ, въ комъ есть хотя капля чувства сожалѣнія къ страждущему человѣчеству! Вспомните завѣтъ Христа и не нарушайте Его заповѣдей! Пусть холодные сердцемъ филистеры-философы говорятъ, что совокупность добра и зла—необходимый элементъ всего живущаго на землѣ, пусть нѣ-

[стр. 95]

которые изъ нихъ договариваются до того, что считаютъ зло однимъ изъ дѣятельныхъ рычаговъ прогресса, пусть политики хлопочутъ объ излюбленномъ ими равновѣсіи. Намъ, просто людямъ, не должно быть дѣла ни до однихъ, ни до другихъ и третьихъ! Мы должны знать одно, что мы люди, обязанные и словами и дѣломъ помогать людямъ,—«нѣсть же эллинъ и іудей» армянинъ или даже этотъ самый, изнывающій подъ ярмомъ безправія и грабежа, турокъ!

И мы всѣ, сколь бы разноплеменны мы ни были, принадлежащіе одному великому народу, благородная рука котораго не разъ поднималась для огражденія защиты,—мы всѣ въ правѣ ожидать, что, приклонивъ ухо къ стонамъ сотней тысячъ поруганныхъ матерей и голодныхъ, холодныхъ дѣтей, этотъ могущественный народъ, какъ одинъ человѣкъ, воскликнетъ: «Довольно! больше я не позволю!»

Часовня Свв. Петра и Павла въ Енлинджѣ (Эрив. губ.).