Внимание!
Предлагаемый ниже текст написан в дореволюционной орфографии. Если
текст не отображается корректно, см. Просмотр
русских текстов в старой орфографии.
БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ ПОСТРАДАВШИМЪ ВЪ ТУРЦИИ АРМЯНАМЪ
ОТДѢЛЪ I.
[стр. 570]
Эрзерумская Армянка
О нѣкоторыхъ любимѣйших мотивахъ армянскихъ сказокъ1).
Пpoф. Г.А. Халатіанца.
Народная литература армянъ мало изслѣдована. Между тѣмъ какъ историческая ихъ литература пользуется, и вполнѣ заслуженно, вниманіемъ спеціалистовъ 3. Европы, a появляющійся ежегодно рядъ переводовъ и монографій на всѣхъ почти европейскихъ языкахъ болѣе и болѣе утверждаетъ за ней научное значеніе,— литература народная остается почти въ совершенной неизвѣстности. Богатая прекрасными сказками, пѣснями и всякаго рода эпическими преданіями и космогоническими сказаніями, она представляетъ обширное поле для любопытныхъ изслѣдованій, будетъ ли то въ области исторіи литературы, этнографіи или филологіи. Интересъ изученія народной армянской литературы еще болѣе увеличивается въ научномъ отношеніи при сравненіи нѣкоторыхъ ея отдѣловъ съ однородными же отдѣлами y другихъ народовъ. Я говорю о сказкахъ. И дѣйствительно, близкое знакомство съ армянскими сказками показываетъ такое поразительное сходство съ подобными же преданіями, напр., y славянъ, нѣмцевъ,— сходство въ подробностяхъ, деталяхъ, мелочахъ, что невольно задаешься вопросомъ: какъ это y народовъ, между собою столь разъединенныхъ, могутъ существовать подобныя сходныя черты? На берегахъ Ванскаго озера можно услышать тѣ же сказки съ тѣми же подробностями, что и y береговъ Волги и Дуная! При этомъ любопытно замѣтить, что нѣкоторыя изъ армянскихъ сказокъ, какъ и многія изъ восточныхъ, по содержанію и нѣкоторымъ подробностямъ являются иногда, повидимому, болѣе древними, какъ бы древней редакціей одной и той же сказки, встрѣчаемой y многихъ западно-европейскихъ народовъ...
-------------------
1) Настоящая статья заимствована изъ изслѣдованія проф. Г. А. Халатьянца „Общій очеркъ народныхъ армянскихъ сказокъ", помѣщеннаго въ I выпускѣ „Сборника матеріаловь по этнографіи", издававшагося при Дашковскомъ этнографическомъ музеѣ.
[стр. 571]
О чудовищныхъ змѣяхъ и вишапахъ.
Персидское сказаніе передаетъ, будто, послѣ неудачнаго нападенія на царство Ормузда, совершеннаго Ариманомъ во главѣ всѣхъ своихъ дэвовъ, послѣдній долженъ былъ бѣжать и, въ видѣ дракона, бросился съ неба на землю. Отсюда можно заключить, что драконъ представлялся народомъ, какъ бы олицетвореніемъ злого начала — Аримана. И дѣйствительно, въ миѳическихъ преданіяхъ и сказкахъ драконъ является злымъ существомъ и жестокимъ истребителемъ человѣческаго рода. Поклоненіе этому чудовищу было особеннымъ культомъ, распространеннымъ въ древней Мидіи и въ сосѣднихъ съ ней странахъ. По словамъ одного армянскаго историка, въ одной изъ восточныхъ областей Арменіи еще въ IV вѣкѣ по Р. X. поклонялись двумъ «почернѣвшимъ вишапамъ» (драконамъ), которымъ приносились въ жертву цѣломудренныя дѣвы 1). Замѣчательно, что это представленіе о драконѣ или вишапѣ сохранилось въ армянскихъ сказкахъ до нашихъ дней. По армянскимъ сказкамъ, вишапы вообще злы и кровожадны; они очень падки на человѣческое мясо и потому постоянно стерегутъ y источниковъ приходящихъ за водою красивыхъ дѣвушекъ. Цѣлый рядъ сказокъ подробно описываетъ, какъ эти вишапы сидятъ y источника, какъ они позволяютъ брать воду только по предоставленіи имъ цѣломудренной дѣвушки, какъ, откуда ни возьмись, является сказочный герой, убиваетъ вишапа своимъ мечомъ-молніей и спасаетъ народъ отъ страшнаго чудовища.
Такъ, въ одной сказкѣ оставленный своими братьями младшій царевичъ, очутившись въ подземномъ царствѣ или «царствѣ мрака», узналъ, что жители его ужасно страдаютъ отъ безводицы. Оказалось, что y нихъ одинъ только источникъ, и имъ овладѣлъ страшный драконъ; каждый божій день везутъ ему на съѣденіе по цѣломудренной дѣвѣ, и тогда уже онъ позволяетъ брать воду. Какъ только онъ съѣлъ свою жертву, опять закроетъ источникъ. Въ этотъ день, оказалось, была очередь за царскою дочерью; и въ самомъ дѣлѣ, царевичъ услышалъ шумъ и вскорѣ замѣтилъ, какъ повели красавицу-царевну къ дракону. Царевичъ не вытерпѣлъ: взялъ опоясалъ себя мечомъ-молніей, пошелъ къ источнику и сказалъ царевнѣ: «позволь, красавица, положить мнѣ голову къ тебѣ на колѣни и заснуть; ты не бойся дракона: когда онъ придетъ, разбуди меня,— я избавлю тебя отъ него!» И заснулъ. A драконъ съ раскрытою пастью, вертя хвостомъ и шипя, спѣшитъ къ дѣвицѣ. Отъ страха y нея отнялся языкъ, и она заплакала: горячія слезы скатились на щеку царевича. Тотъ проснулся, соскочилъ съ своего мѣста, видитъ — драконъ ужъ успѣлъ проглотить царевну до колѣнъ. Онъ обнажилъ «мечъ-молнію» и далъ дракону совсѣмъ проглотить дѣвицу вмѣстѣ съ волшебнымъ мечомъ; драконъ-то былъ разсѣченъ на двѣ половины и издохъ, a царевна вышла изъ его чрева, какъ ни въ чемъ не бывала. (срав. сказку о Ерусланѣ, по списку Ундольскаго, также борьбу Рустема съ дракономъ. Моhl, Livre des rois, I, pp. 404 — 430).
Слѣдуетъ замѣтить, что романическія преданія въ славянскихъ и романскихъ сказкахъ о змѣяхъ, находящихся въ интимныхъ сношеніяхъ съ царицами или царевнами и преслѣдуемыхъ сыномъ или братомъ послѣднихъ, не чужды
----------------
1) См. y H. О. Эмина — Очеркъ религіи и вѣрованій языческихъ армянъ, Москва, 1864.
[стр. 572]
и армянскимъ сказкамъ. Русскіе знаютъ сказку «Объ Иванѣ-Богатырѣ, крестьянскомъ сынѣ», въ которой сестра (или мать богатыря влюбляется въ Змѣя-Горыныча и помощью своего возлюбленнаго старается погубить брата 1). Послѣдній исполняетъ всѣ прихоти мнимобольной сестры своей — надоить молока отъ волчицы, медвѣдицы и львицы и т. п. и, убѣдившись наконецъ въ злыхъ замыслахъ ея, убиваетъ змѣя, a сестру осуждаетъ на тяжкое покаяніе. Сказка эта извѣстна и другимъ славянамъ — словакамъ, хорутанамъ; ее знаютъ и валахи, коихъ редакціи приведены y Аѳанасьева 2). Любопытно, что армянская сказка «Мать-измѣнница» сходна съ валашской «Флоріану» до мельчайшихъ подробностей, между тѣмъ какъ съ другими редакціями той же сказки она нѣсколько расходится. Правда, напечатанный списокъ армянской сказки умалчиваетъ о рожденіи богатыря (Флоріану) изъ волшебныхъ цвѣтовъ; но въ ней подробно передается вся вторая часть. Впрочемъ, y меня записанъ варіантъ сказки «Мать-измѣнница», въ которой герой рождается отъ краснаго бисера, проглоченнаго дѣвицею, отъ чего она и забеременѣла.
О дэвахъ.
Вслѣдъ за драконами слѣдуетъ упомянуть дэвовъ — одинъ изъ самыхъ обыкновенныхъ мотивовъ армянскихъ сказокъ. Можно сказать, что нѣтъ сказки миѳологическаго содержанія, въ которой не играли бы они какой-нибудь роли.
Извѣстно изъ миѳологіи восточныхъ народовъ, что дэвъ (санскр. дэва, авест. даэва, перс. дивъ, арм. дэвъ) былъ существо невидимое — духъ, который y древнихъ индусовъ является добрымъ, a въ ученіи Зороастра — злымъ. На религіозныя вѣрованія армянъ несомнѣнно имѣло вліяніе ученіе Зороастра, вслѣдствіе этого, вѣроятно, дэвъ еще въ древнѣйшихъ армянскихъ преданіяхъ представляется злымъ духомъ, борющимся противъ всего добраго. Но въ послѣдующія эпохи это представленіе о злыхъ духахъ-дэвахъ замѣтно измѣнилось, что явствуетъ изъ цѣлой серіи народныхъ сказокъ. Это — не духъ безтѣлесный, безсмертный, a полудемонъ и получеловѣкъ, т.-е. нечистый духъ въ образѣ гиганта, исполина, нерѣдко снабженнаго нѣсколькими головами. Онъ подлежитъ смерти; даже человѣкъ можетъ его убить, обмануть, устрашить. Онъ живетъ въ подземномъ царствѣ или царствѣ мрака, иногда въ пещерахъ высокихъ горъ и въ чащахъ дремучихъ лѣсовъ. Онъ постоянно является обладателемъ неисчерпаемыхъ богатствъ — золота, серебра, самоцвѣтныхъ камней, похитителемъ прекрасныхъ дочерей царскихъ. Въ его садахъ, y источника живой воды, растутъ моложавыя яблоки и арбузы. Въ его волшебныхъ замкахъ обитаютъ чудныя золотыя птицы и огненные кони и буйволы, въ мигъ облетающіе всю вселенную. И все это представляется захваченнымъ, унесеннымъ y царей и богатырей, которые въ свою очередь проводятъ много лѣтъ надъ истребленіемъ злыхъ дэвовъ и возвращеніемъ своего добра.
Почти такое же представленіе о дэвѣ даютъ и мингрельскія и грузинскія
---------------------
1) Аѳанасьева, вып. VI, № 52 в. Также ср. вып. V, №№ 27 и 28, и вып. VI, №№ 51, 53.
2) Аѳан., вып. VIII, стр. 380 — 389.
[стр. 573]
сказки (дэвъ — груз. дэви или мдэви, мингр. дэми), въ которыхъ вообще много сходныхъ чертъ и мотивовъ съ армянскими сказками (Мингрельск. Этюды А. Цигарели, вып. I, сказка II и друг.). Встрѣча съ дивами и борьба съ ними составляетъ излюбленный мотивъ также въ персидскомъ эпосѣ; самымъ страшнымъ между ними былъ бѣлый дивъ, который былъ убитъ персидскимъ богатыремъ Рустемомъ1).
Любопытно замѣтить, что, похитивъ какую-нибудь царевну, дэвъ постоянно остается ея вѣрнымъ слугою. Онъ весь вѣкъ старается угодить красавицѣ, которая поперемѣнно задаетъ ему самыя замысловатыя задачи, какъ-то: достать ей серебряную мышь и серебряную кошку, золотого пѣтуха и золотую лисицу и т. п., и чтобы всѣ они были живые, постоянно бѣгали другъ за другомъ и никогда бы не перегоняли другъ друга. Такими порученіями занимаетъ царевна дэва до тѣхъ поръ, пока какой-нибудь богатырь или вѣдьма какая не погубятъ его и не освободятъ красавицу.
Въ одной сказкѣ младшій царевичъ, гнавшійся за похитителемъ «яблока безсмертія» (моложавыя или молодильныя яблоки русскихъ сказокъ), пришелъ по его слѣдамъ къ глубокой ямѣ. Онъ спустился внизъ и пошелъ искать его тамъ. Вдругъ царевичъ замѣтилъ какую-то дверь, отворилъ и видитъ — лежитъ чудовищный дэвъ, положивъ голову на колѣни чудной ненаглядной дѣвицы и спитъ. Дѣвица вышиваетъ что-то, a предъ ней на золотой доскѣ играетъ золотая кошка съ золотою мышкой. Красавица замѣтила царевича и говоритъ: «ты, земнородный, какъ пробрался сюда, куда ни змѣй ползучій, ни птица пернатая не могли проникнуть? Уходи отсюда, не то проснется дэвъ и въ порошокъ изотретъ тебя».
Но, благодаря ловкости своей, царевичу удается убить этого дэва и еще двухъ другихъ, избавить томившихся y нихъ въ неволѣ ненаглядныхъ красавицъ, забрать все богатство и казну этихъ чудовищъ и вывести все въ страну вѣчнаго свѣта.
Въ русскихъ сказкахъ такого дэва часто замѣняетъ Кощей, не встрѣчающійся однако въ сказкахъ армянскихъ въ такой типичной формѣ. Съ Кощеемь можно было бы сближать Очо-кочи (букв. козелъ-человѣкъ, въ смыслѣ — лѣсной человѣкъ, лѣшій) мингрельцевъ, Лагсирдъ — осетинъ и Идэръ-Тарбо — монголовъ 2).— Однако, сохранивъ древнѣйшее представленіе о дэвѣ, армянскія сказки не чужды и великановь славянскихъ и нѣмецкихъ сказаній. Одной изъ характерныхъ сказокъ, встрѣчаемой y нѣмцевъ, y романскихъ народовъ и почти y всѣхъ славянъ, есть сказка «о Летучемъ кораблѣ» (иначе называемая «о семи Симеонахъ»), весьма сходная съ армянской сказкой о Сновидцѣ 3). Въ армянской редакціи, какъ и во всѣхъ другихъ, являются тѣже великаны — Объѣдало, который разомъ ѣстъ хлѣбъ съ 7 мельничныхъ жернововъ и все кричитъ: мало, давай еще! Опивало, который втянетъ въ себя цѣлое озеро, и
------------------
1) Моhl, I, р. 402 и слѣд.
2) Мингр. Эт. I, стр. 46. Осетинск. Этюды В. Миллера, I, стр. 151. Шидди-Кургъ русск. перев., сказка III.
3) Аѳанасьевъ, вып. V № 23, VI № 27, VII № 3, VIII, 9 и много другихъ. Объ этой сказкѣ y другихъ народовъ подробно сказано y Аѳан. вып. VIII, стр. 494 — 503.
[стр. 574]
все кричитъ: охъ, батюшки, умру я отъ жажды!.. Скороходъ, который одной ногой шагнетъ въ Хизанъ (село около Ванскаго озера), другой — въ Стамбулъ; великанъ, взвалившій на себя весь міръ и разгуливающій свободно; Чуткій, подслушивающій все, что ни говорятъ люди на свѣтѣ, и вся вереница чудовищныхъ гигантовъ, являющихся на помощь сказочному герою въ его опасныхъ предпріятіяхъ. Въ числѣ великановъ, армянскія сказки выводятъ своего Орфея. Послѣдній такъ очаровательно игралъ на своей свирѣли, что люди и звѣри, лѣса и горы — всѣ пускались въ пляску. Самъ царь, отказывавшій великану выдать за него замужъ свою дочь,— но измученный такой бѣшеной пляской, принужденъ исполнить его желаніе, чтобы только избавиться отъ него...
О чудномъ золотомъ соловьѣ.
Однимъ изъ любимѣйшихъ мотивовъ армянскихъ сказокъ считается «чудный золотой соловей», соотвѣтствующій жаръ-птицѣ русскихъ сказокъ. Съ нимъ связано множество любопытныхъ эпизодовъ, вносящихъ въ сказку разнообразіе и живѣйшій интересъ. Для сличенія, приведу нѣсколько мотивовъ изъ одной армянской сказки.
Жилъ былъ царь. Ему подъ старость захотѣлось имѣть во что бы то ни стало чуднаго золотого соловъя.
Срядились всѣ три царевича въ путь и поѣхали за чудной птицей. Вотъ они пріѣхали къ распутью трехъ дорогъ. Явился къ нимъ старый странникъ и спрашиваетъ: куда это вы, царевичи, держите путь?— Да вотъ ѣдемъ добывать «чуднаго золотого соловья», a не знаемъ, какъ намъ ѣхать? Ежели итти вправо, сказалъ странникъ, вернуться назадъ можно; ежели по средней итти дорогѣ, наврядъ ли можно вернуться; a ужъ кому влѣво итти, тому совсѣмъ нѣтъ возврата: тотъ тамъ и погибнетъ.—Старшій царевичъ поѣхалъ вправо, второй — по средней дорогѣ, a младшій взялъ влѣво. Странникъ сжалился надъ младшимъ царевичемъ, который шелъ на вѣрную смерть, и научилъ, куда итти и какъ достать чудную птицу.
«Поѣдешь, сказалъ онъ, и недалеко отъ замка обладательницы чуднаго соловья увидишь ручей: волшебница навела порчу на этотъ ручей и сама не пьетъ изъ него; a ты выпей и скажи: «Ахъ, какая сладость, словно вода безсмертія!» Перейдешь ручей и увидишь цвѣтникъ, заросшій, по заговору той же волшебницы, терновниками и плевелами; a ты нарви, понюхай и скажи: «ахъ, какое благоуханіе, точно небесный цвѣтокъ!» Пройдя цвѣтникъ, увидишь — привязанъ по одной сторонѣ дороги волкъ, по другой — барашекъ: предъ первымъ лежитъ сѣно, предъ вторымъ —мясо; a ты возьми переложи мясо къ волку, сѣно къ барашку. Пройдя впередъ, ты увидишь, наконецъ, большія ворота: одна половина отворена, другая затворена; ты отвори затворенную половину и затвори отворенную. Все это нужно сдѣлать и расположить къ себѣ заколдованные ручей, цвѣтникъ, ворота, голодныхъ волка и барашка, чтобы они, при возвращеніи твоемъ уже съ чудной птицей, не причинили тебѣ никакого вреда».
[стр. 575]
Исполнивъ все сказанное странникомъ, царевичъ добрался, наконецъ, до покоевъ обладательницы птицы. Въ то время волшебница крѣпко спала, a coловей висѣлъ въ клѣткѣ y ея изголовья и разливался чудными голосами. Онъ взялъ клѣтку, поцѣловалъ дѣвицу въ уста и поѣхалъ назадъ. На обратномъ пути онъ нашелъ своихъ братьевъ, которые, завидуя удачѣ младшаго брата, отняли y него чудную птицу, самого бросили въ глубокую яму, (въ одномъ варіантѣ — выколовъ предварительно ему глаза) и повезли добычу свою къ царю. Но, къ ихъ удивленію, соловей какъ будто потерялъ блескъ своихъ перьевъ и совсѣмъ пересталъ пѣть, что очень огорчало царя. Между тѣмъ, слѣдомъ за похитителемъ соловья летитъ волшебница. Она прибыла въ царство, куда была доставлена золотая птица, побѣдила высланное противъ нея царское войско, заполонила самого царя и стала требовать выдачи похитителя. Выдававшіе себя за похитителей двое старшихъ царевичей, не сумѣвшіе доказать свое пребываніе въ замкѣ волшебницы, крѣпко наказаны. Тогда является какимъ-то чудомъ спасшійся младшій царевичъ. Волшебница признаетъ въ немъ настоящаго похитителя, прощаетъ ему смѣлую его выходку и выходитъ за него замужъ. Развеселился и соловей: перышки на немъ снова заблистали ярко, ярко, какъ солнце; и запѣлъ онъ такъ сладко, такъ пріятно, что, кажется, ни ѣсть, ни пить, a все сидѣть да любоваться.
Я намѣренно привожу эти подробности, чтобы можно было сличить ихъ съ прекрасными описаніями русскихъ сказокъ о «жаръ-птицѣ» или съ нѣмецкой сказкой о «золотой птицѣ», для доставленія которыхъ герою приходится преодолѣвать точно такія же препятствія и пройти чрезъ такую же обстановку, какую мы видимъ въ армянской сказкѣ. Какъ въ русской и нѣмецкой редакціяхъ, и въ армянской царевичъ, въ числѣ многихъ опасностей, попадаетъ къ вѣдьмѣ, которая, почуявъ присутствіе человѣка, приговариваетъ: «фу, тутъ пахнетъ человѣчьимъ мясомъ!» — типичное выраженіе, встрѣчаемое y русскихъ съ нѣкоторымъ измѣненіемъ («здѣсь пахнетъ русскимъ духомъ!») и буквально повторяемое въ преданіяхъ нѣмецкихъ и романскихъ 1). Въ тѣхъ и другихъ человѣкъ обыкновенно перехитритъ или одурачитъ вѣдьму, которая во что бы то ни стало хотѣла отвѣдать человѣчьяго мяса. Если ужъ въ такихъ подробностяхъ сходятся армянскія сказки съ русскими и нѣмецкими, то тѣмъ менѣе надо удивляться, если мы находимъ одни и тѣ же преданія какъ y армянъ, такъ и y другихъ индоевропейскихъ народовъ о предметахъ, составляющихъ важнѣйшую принадлежность, эпическаго сказанія, каковы: волшебный мечъ или «мечъ-молнія» (у русскихъ — мечъ-кладенецъ),«шапка-невидимка», чудодѣйственный коверъ, вещій конь, y котораго нужно выдернуть съ хвоста волосокъ и самого отпустить на волю, въ случаѣ же нужды, стоитъ только припалить волосъ на огнѣ, и конь явится въ мгновеніе ока.
----------------
1) См. также y Буслаева, Русск. Нар. Поэзія, стр. 32.
[стр. 576]
О живой водѣ и моложавыхъ яблокахъ.
Нельзя хоть вкратцѣ не упомянуть о «живой водѣ» и «молодильныхъ яблокахъ и арбузахъ»,— этихъ любимѣйшихъ мотивахъ эпическихъ преданій y всѣхъ индоевропейскихъ народовъ, варіируемыхъ весьма разнообразно.
Садъ съ моложавыми яблоками и ключомъ живой воды, по свидѣтельству армянскихъ преданій, охраняется дэвами и драконами, съ которыми сказочному герою приходится вести ожесточенную борьбу. Подробности о подвигахъ героя, о томъ, какъ ему помогаютъ вѣщій конь, или левъ, или орелъ, какъ, послѣ многихъ приключеній, удается ему убить чудовище и добыть живую воду и моложавыя яблоки, въ сущности тѣ же, что и въ славянскихъ и нѣмецкихъ сказкахъ. О живой водѣ ср. также въ персидскомъ эпосѣ (Mohl, II, рр. 66 — 117) и въ кавказскихъ сказаніяхъ о Ростомѣ — версіи Сванетская («Иверія», за 1887 г., № 214) и Пшавская («Иверія» за 1889 г., № 82). Для образчика приведу нѣсколько мотивовъ изъ армянскихъ сказокъ.
Выше было упомянуто о сказкѣ Матъ-измѣнница, которая, находясь въ преступной связи со змѣемъ (или дэвомъ) и желая избавиться отъ сына, чтобы помѣхи не было ихъ любви, посылаетъ его въ дальніе края съ труднѣйшими порученіями, въ надеждѣ, что тотъ тамъ и погибнетъ. Между прочимъ, онъ долженъ былъ добыть ей яблоки безсмертія. Наученный доброй волшебницей, принимавшей въ немъ участіе, богатырь сѣлъ на коня и поѣхалъ. Долго ли, коротко ли ѣхалъ онъ, наконецъ видитъ издали замокъ, который словно жаръ горитъ. Наконецъ, богатырь вступилъ въ прекрасный садъ и сталъ искать между безчисленными яблонями одну, на которую, по словамъ волшебницы, взбирается обыкновенно семиглавый драконъ, охраняющій растущія на этомъ деревѣ яблоки безсмертія. Молодецъ, нашедъ завѣтное дерево, однимъ ударомъ снесъ всѣ 7 головъ заснувшему на немъ дракону. «Бей, молодецъ, еще разъ!» завопило чудовище.— «Нѣтъ, сказалъ богатырь, моя рука съ одного разу кончаетъ!» Нарвалъ яблоки и повезъ матери.
Еще съ большими опасностями сопряжено добываніе воды безсмертія, ибо отправляющійся за ней какъ разъ y самаго источника засыпаютъ 7 дней и 7 ночей, a въ это время выползаютъ змѣи, скорпіоны и всякіе гады и пожираютъ его. Богатырь спасся только благодаря взятымъ съ собою двумъ могущественнымъ львамъ, зачерпнулъ живой воды и благополучно вернулся домой.
Объ оборотняхъ.
Остановимся нѣсколько подробнѣе на преданіяхъ объ оборотняхъ.
Вѣрованію въ оборотничество въ эпоху язычества, какъ извѣстно, придавалось большое значеніе. Колдунья наводитъ порчу на всѣ источники, и стоитъ только напиться изъ нихъ, какъ тотчасъ же превратишься въ то или другое животное. Извѣстная y русскихъ сказка Царевичъ-Козленочекъ, въ которой братъ, напившись изъ проклятаго вѣдьмой родника, оборачивается въ
[стр. 577]
козленочка, сходна съ армянской Братецъ-Барашекъ до мельчайшихъ подробностей. Двойникъ этой сказки существуетъ и y нѣмцевъ подъ названіемъ «Brüderchen und Schwesterchen». Эпическое преданіе, послужившее темой всѣхъ этихъ сказокъ, повторяется во многихъ разнообразныхъ варіяціяхъ.
Есть и другого рода оборотни, происходящіе отъ набрасыванія на себя волшебной шкуры того или другого животнаго. Любопытна армянская сказка о прекрасной дѣвицѣ-газели. Въ образѣ газели рыскала она по лѣсамъ, по доламъ и завлекала заблудившихся охотниковъ въ свой волшебный замокъ. Тутъ, незамѣтно для другихъ, она оборачивалась дѣвою, приглашала ихъ къ себѣ въ замокъ, поила ихъ, кормила и затѣмъ предлагала имъ помѣряться силами (по другимъ варіантамъ — играть въ шахматы). Кто будетъ побѣжденъ, тому сидѣть въ глубокой ямѣ. Но дѣвица-газель была не столько сильна, сколько хитра, и разными уловками и соблазнами удавалось ей побѣждать своихъ противниковъ и бросать ихъ въ яму,— мотивъ, напоминающій «Ирину — мягкую перину» русскихъ сказокъ, тоже обманомъ увлекавшую царевичей къ себѣ въ гости и запиравшую ихъ въ погребъ, или кавказскія сказанія о царицѣ Тамарѣ, заманивавшей молодыхъ витязей въ свой замокъ и затѣмъ ночью сбрасывавшей ихъ трупы въ Терекъ 1). Такимъ образомъ дѣвица-газель обманула многихъ и въ томъ числѣ двухъ царевичей, которые сидѣли y нея въ ямѣ. Но младшій царевичъ былъ, какъ и во всѣхъ сказкахъ, счастливѣе своихъ братьевъ: онъ не поддался соблазнамъ коварной дѣвы, силою отнялъ y нея шкуру газели, въ которую она одѣвалась, сжегъ шкуру и спасъ братьевъ своихъ отъ неминуемой гибели. Съ тѣмъ вмѣстѣ онъ избавилъ дѣвицу навсегда отъ колдовства, превращавшаго ее въ животное.
Нѣчто подобное передается и въ персидскомъ эпосѣ, a именно — о встрѣчѣ героевъ Рустема и Исфендіара съ колдуньей, превращавшейся въ обворожительную красавицу и старавшейся соблазнять ихъ 2).
Однимъ изъ любимѣйшихъ мотивовъ въ сказкахъ объ оборотняхъ считается y армянъ тотъ, по которому царевичъ-женихъ, заклятый враждебными силами, представляется днемъ въ образѣ животнаго (чаще змѣя), a пo ночамъ принимаетъ настоящій свой видъ. При этомъ, о такомъ превращеніи невѣста его не должна говорить никому. Но, слѣдуя эпическому пріему, она какъ-то проговорилась, послѣдствіемъ чего является то, что она утрачиваетъ своего милаго и не прежде находитъ его, какъ истоптавъ пару желѣзныхъ башмаковъ и изломавъ чугунный посохъ. Но этимъ еще не кончаются ея испытанія. Женихъ находится въ союзѣ съ волшебницей; невѣста покупаетъ y послѣдней право пробыть три ночи съ ея мужемъ, заснувшимъ непробуднымъ сномъ, и лишь въ послѣднюю ночь удается ей вызвать его изъ чародѣйственнаго сна и бѣжать съ нимъ. Согласно опять-таки эпическому пріему, волшебница пускается въ погоню за бѣглецами, но чудодѣйственные гребень, камешекъ и зеркальце, превращавшіеся то въ дремучій лѣсъ, то въ крутыя горы, то въ широкое море-океанъ, даютъ возможность послѣднимъ избѣгнуть ея мести.
------------------
1) Вс. Миллеръ, Экскурсы въ область русск. народн. Эпоса, Москва, 1892 г., стр. 109.
2) Моhl, I, pp. 412 — 414, IV, pp. 405 — 407.
[стр. 578]
Приведенный мотивъ оборотничества не чуждъ и германскимъ и славянскимъ сказкамъ. Русскіе знаютъ сказку о Фенистѣ ясномъ-соколѣ 1), весьма сходную съ армянской сказкой о Молодцѣ-куропаткѣ. Въ послѣдней, какъ и въ русской редакціи, возлюбленный дѣвицы молодецъ, превращаясь въ птицу, прилеталъ черезъ окно къ дѣвицѣ и тутъ, снова обратившись въ юношу, просиживалъ y нея всю ночь въ пріятной бесѣдѣ. Сестрицы дѣвушки, завидуя ея счастію, тайкомъ натыкали на ея окнѣ острые ножи и бритвы. Ночью прилетаетъ молодецъ-куропатка и сколько ни бился, никакъ не можетъ попасть въ комнату къ дѣвицѣ: только обрѣзалъ себѣ крылушки. Разгнѣванный за это и считая свою милую виновницей всей бѣды, онъ обрекаетъ ее на покаяніе. Но, какъ и въ русской сказкѣ, ей удается перенести наказаніе безропотно и соединиться со своимъ милымъ на вѣки. У нѣмцевъ существуетъ сказка о свиной кожушкѣ, въ которой царевичъ оборачивается свиньей. Другія подробности почти тѣ же, что въ армянской и русской редакціяхъ.
Севанскiй островъ на о. Гокчѣ.
--------------------
1) Аѳан. вып. VII, № 1, вып. VIII №1.
|