Внимание!
Предлагаемый ниже текст написан в дореволюционной орфографии. Если
текст не отображается корректно, см. Просмотр
русских текстов в старой орфографии.
БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ ПОСТРАДАВШИМЪ ВЪ ТУРЦИИ АРМЯНАМЪ
ОТДѢЛЪ I.
[стр. 590]
Поэт Рафаэль Патканьянъ († 1893г.)
Къ xapaктepиcтикѣ новой армянской литературы.
I.
Проходятъ годы, цѣлыя десятилѣтія, a нѣкоторые старые предразсудки противъ той или другой націи продолжаютъ жить въ извѣстной части нашей публики и прессы... Всѣмъ знакомы, наприм., тѣ шаблонныя сужденія объ армянахъ, которыя повторяются иными съ стереотипною точностью, всякій разъ, какъ въ обществѣ, за неимѣніемъ другой, болѣе занимательной темы, разговоръ переходитъ на армянскій народъ. Армянъ, какъ націю, обвиняютъ въ торгашескихъ и плутовскихъ инстинктахъ, въ поклоненіи золотому тельцу и вѣчной страсти къ наживѣ, хотя бы и незаконной, въ умственной ограниченности и неспособности воспринимать истинную культуру. Говорящій не упускаетъ обыкновенно случая вспомнить кстати отдѣльные примѣры алчности или нечестности, которые ему пришлось видѣть въ армянской средѣ, или о которыхъ онъ только слышалъ отъ кого-нибудь, и, опираясь на эти примѣры, съ тѣмъ большею увѣреностью повторяетъ давно обветшавшіе аргументы противъ цѣлой націи... Человѣкъ съ подобными взглядами къ каждому армянину подходитъ уже съ извѣстнымъ предубѣжденіемъ, мысленно включая и его въ общій отрицательный приговоръ обо всемъ народѣ, считая его зараженнымъ всѣми «національными» недостатками, солидарнымъ съ тѣми армянами, которые своими поступками соз-
[стр. 591]
даютъ столь нелестную репутацію своему племени. Такъ ли это на самомъ дѣлѣ? неужели всякій армянинъ находитъ все прекраснымъ въ родной жизни, одобряя даже плутовство, некультурность, шовинизмъ изъ странно понятой солидарности со своей націей? Или, можетъ быть, среди армянскаго народа, какъ и среди всякого другого, встрѣчаются люди хорошіе и дурные, умные и бездарные, безкорыстные труженики и грубые матеріалисты? Стоитъ поближе ознакомиться съ этимъ вопросомъ и отнестись къ нему безпристрастно, чтобы убѣдиться, что вся правда — на сторонѣ второго предположенія. Темныя явленія армянской жизни всегда возмущали сколько-нибудь интеллигентныхъ армянъ; литература, служащая обыкновенно отраженіемъ взглядовъ лучшей, наиболѣе развитой части націи, всегда бичевала или подвергала осмѣянію всѣ проявленія нечестныхъ, эгоистическихъ и корыстныхъ инстинктовъ въ армянскомъ обществѣ 1).
Чтобы не быть голословными, бросимъ бѣглый взглядъ на творчество главныхъ армянскихъ писателей. Что же мы увидимъ? Даровитый поэтъ-лирикъ Рафаэль Патканьянъ 2), авторъ «Слезъ Аракса», «Смерти Вардана Мамиконьяна» и множества другихъ стихотвореній, не разъ обличаетъ армянъ богачей, разжившихся неправедными путями, холодныхъ, черствыхъ эгоистовъ, равнодушныхъ къ общественнымъ интересамъ, пронырливыхъ дѣльцовъ, для которыхъ нѣтъ ничего святого въ мірѣ. Такъ, въ стихотвореніи «Прекрасный человѣкъ» поэтъ съ глубокой ироніей характеризуетъ армянина, преслѣдующаго только свои интересы, не дѣлающаго никому зла, но не желающаго и приносить кому-нибудь пользу. Здѣсь мы читаемъ, наприм., такія строки:
Занятъ дѣломъ своимъ неустанно,
Отдалиться отъ насъ ты сумѣлъ,
И, блюдя интересы кармана,
Ты далекъ отъ общественныхъ дѣлъ.
Ты привычекъ и жизни спокойной
Ни за что не измѣнишь. И что жъ?
Человѣкъ ты, безспорно, достойный,—
Но скажи, для чего ты живешь?...
Ты богатства добился, и даже,
Говорятъ, потерялъ деньгамъ счетъ,
И твой домъ, рысаки, экипажи
Восхищаютъ прохожій народъ.
Но догадки ни въ комъ неприличной
О богатствѣ твоемъ не найдешь!..
Человѣкъ ты, безспорно, отличный,—
Но скажи, для чего ты живешь?...
На страданья другихъ безучастно
Ты взираешь, о нихъ не скорбя,
------------------
1) Этотъ мотивъ издавна встрѣчается въ армянской литературѣ, и еще историкъ V вѣка Моисей Хоренскій, оплакивая пороки армянъ, заканчиваетъ свою исторію плачемъ, который начинается словами: „плачу о тебѣ, страна армянская, плачу, о тебѣ, лучшая изъ странъ сѣверныхъ" и проч. Ред.
2) Раф. Патканьянъ писалъ подъ псевдонимомъ Гамаръ-Катиба. Род. 30 окт. 1830 † 22 авг. 1893 г. Въ стихотвореніи „Мое завѣщаніе" онъ писалъ: „Въ жизни я позналъ лишь одно честолюбіе — пожелалъ лежать въ св. Эчміадзинѣ; дорогой народъ, ради самого Бога, не откажи исполнить это единственное мое желаніе". Ред.
[стр. 592]
И, нуждой угнетаемъ, несчастный
Умолять сталъ бы тщетно тебя.
Вопли бѣдныхъ къ тебѣ — трудъ напрасный:
Ты жалѣешь для нищаго грошъ!...
Человѣкъ ты, безспорно, прекрасный,—
Но скажи, для чего ты живешь?!...
(Перев. А. Шитова).
Въ другомъ, еще болѣе мѣткомъ стихотвореніи «Желаніе армянъ», Патканьянъ ведетъ рѣчь отъ имени человѣка, проникнутаго платоническимъ сочувствіемъ всякому доброму начинанію, признающаго пользу науки, просвѣщенія, поднятія матеріальнаго уровня народа, но дрожащаго надъ каждой копейкой, разъ ее приходится употребить не на свои личныя нужды. Вотъ образчикъ разсужденій этого типичнаго субъекта:
О, какъ бы я хотѣлъ, чтобъ стали всѣ армяне
Наукамъ, грамотѣ учить дѣтей своихъ!
Учеными тогда всѣ были бы граждане...
Но только... отъ листовъ избавьте подписныхъ!..
О, какъ бы я хотѣлъ, чтобъ юноши учились,
Шли въ академію, въ предѣлы дальнихъ странъ,
Чтобы армянки всѣ въ Швейцарію стремились,—
Въ покоѣ только бы остался мой карманъ!
Чтобъ завелись y насъ и университеты,
Имѣла бъ много школъ родимая земля,
И библіотеки, читальни и газеты,—
Лишь мнѣ бы не пришлось затратить ни рубля!...
(Переводъ Л. Уманца).
Прозаическіе разсказы Патканьяна также полны обличеній, которыя онъ считалъ необходимыми для того, чтобы общество развивалось и совершенствовалось. Въ одномъ изъ этихъ разсказовъ простой кожевникъ отзывается объ этомъ слѣдующимъ образомъ въ бесѣдѣ съ авторомъ: «Ты, какъ мнѣ довелось узнать, большой охотникъ до старыхъ происшествій, любишь слушать разсказы объ нихъ, и на бумагу заносить... Что жъ, это не дурно! Коли наша исторія хороша, пусть сыновья берутъ съ насъ примѣръ; коли дурна, пусть они остерегаются нашихъ промаховъ. Жаль, что наша публика боится выставлять на показъ свои недостатки: какова была бы участь больного, если бъ онъ скрывалъ свои язвы и раны на тѣлѣ, или какіе-нибудь внутренніе недуги»?
Другой извѣстный поэтъ, Смбатъ Шахъ-Азисъ, въ поэмѣ «Скорбь Леона», написанной подъ вліяніемъ «Чайльдъ Гарольда», сильными штрихами обрисовываетъ положеніе армянскаго общества въ 60-хъ годахъ, господства схоластики въ школахъ, низкій уровень образованія духовныхъ лицъ, развитіе національнаго самомнѣнія, тяжелую участь и уродливое воспитаніе женщинъ, къ которымъ поэтъ обращается съ грустными словами:
Пышно вы разцвѣли... Но въ армянскій народъ
He вдохнете вы счастья и жизни!
Свое призваніе, какъ обличителя общественныхъ пороковъ, Шахъ-Азисъ прекрасно выразилъ въ стихотвореніи «Моя участь»:
[стр. 593]
Обличить желая зло, пишу я
Про дѣла порочныя людей.
О любви, всю лживостъ ихъ бичуя,
Говорю имъ въ пѣснѣ я своей...
Предо мной тернистая дорога,
Цѣлый адъ поднялся на меня...
Злыхъ враговъ кругомъ я вижу много,
A друзей не встрѣтилъ въ жизни я!
Но впередъ я смѣло выступаю,
Я страдать за истину готовъ!
И открыто я благословляю
Въ пѣснѣ Бога — и своихъ враговъ!
(Переводъ — нашъ).
«Зданіе обветшало,— нужно его обновить», читаемъ мы въ одной изъ пѣсенъ «Скорби Леона». Эти слова весьма характерны для всей литературной дѣятельности Шахъ-Азиза.
Лучшій армянскій романистъ, Раффи, авторъ «Искръ», «Хента», «Джалалэддина» и друг. произведеній, не щадитъ порою красокъ, чтобы съ безпощадною суровостью изобразить приниженностъ, индиферентизмъ, преобладаніе матеріальныхъ интересовъ надъ умственными, оторванность школы и науки отъ окружающей дѣйствительности, господство устарѣлыхъ понятій и предразсудковъ и прочіе недуги родной жизни. Вотъ нѣсколько мыслей, выхваченныхъ наудачу изъ разнообразныхъ сочиненій Раффи: «Теперь армянинъ сдѣлался предметомъ насмѣшекъ, позора и упрековъ. Желающіе кого-либо оскорбить, желающіе кому-либо показать, что онъ — низкое и презрѣнное существо, говорятъ: ты армянинъ! Чѣмъ мы заслужили такой упрекъ? Конечно, своими недостатками! Вы — недостойные и презрѣнные потомки нашихъ предковъ, тѣхъ предковъ, къ которымъ питалъ глубокое уваженіе и благоговѣніе каждый иностранецъ». «Наши капиталисты, начиная съ перваго «амира» и кончая послѣднимъ «дядей Петросомъ» въ деревнѣ,—хищники; они живутъ кровью и потомъ народа». «Подобныхъ людей уважаетъ народъ, ихъ чтутъ, какъ добродѣтельныхъ гражданъ, они въ почетѣ y всѣхъ въ городѣ... Между тѣмъ, они грабятъ, они пускаютъ по міру бѣдняковъ, каждая копейка ихъ богатствъ облита кровью и потомъ несчастныхъ,— и все это скрыто, всего этого не видать, потому что всѣ свои продѣлки они очень ловко прикрываютъ ложною религіозностью... Они даютъ лживыя клятвы, они измѣняютъ честному слову, клевещутъ, они бранятся, проклинаютъ людей, обманываютъ,— и тѣми же устами трогательно молятся Богу; и все это безъ капли угрызенія совѣсти. И почему все это возможно? потому что и то, и другое сдѣлалось для нихъ привычкой. Они не понимаютъ, какое противорѣчіе между тѣмъ, чему учатъ ихъ умильныя молитвы и что они дѣлаютъ». «Въ армянскихъ семьяхъ дѣвушка не имѣетъ ни собственной воли, ни собственнаго чувства; вся она, все ея существо принадлежитъ родителямъ». «Никакое новое ученіе не можетъ совершенно уничтожить, вырватъ изъ сердца народа то, что имѣетъ за собою глубокое прошлое. Языческіе обряды, церемоніи, служеніе богамъ, вѣками укоренились въ душѣ армянина, слились съ его существомъ; христіанство не могло сразу очистить армянскую землю отъ старыхъ суевѣрій». «He вамъ, о, старые книги и школа, посвящаю я свой ку-
[стр. 594]
бокъ, не вамъ, не умѣвшимъ дать намъ ничего для жизни и дѣйствительности.. Вы наполнили наши головы фантастическими мечтаніями, a съ требованіями дѣйствительной жизни не ознакомили насъ. Да будутъ благословенны тѣ писатели, которые вдохнутъ въ насъ новый духъ!..» Такихъ примѣровъ изъ сочиненій Раффи можно было бы привести нѣсколько десятковъ.
Прекрасный знатокъ сельскаго быта и нравовъ армянскаго крестьянства, П. Прошьянцъ въ своихъ романахъ («Изъ-за хлѣба», «Сосъ и Вортитеръ»,. «Тля» и др.) обрисовываетъ отрицательныя явленія, развившіяся на почвѣ армянской деревни, обличаетъ кулаковъ и кабатчиковъ, указываетъ на корыстолюбіе и плутоватость волостныхъ старшинъ и заправилъ сельской общины, выводитъ къ свѣту темныя махинаціи хитрыхъ дѣльцовъ, обманывающихъ простодушную и невѣжественную массу. Въ романѣ «Изъ-за хлѣба» мы находимъ мастерски написанный типъ кабатчика Сако, человѣка съ запятнаннымъ прошлымъ и отталкивающимъ настоящимъ, который является тѣмъ не менѣе могущественною силою въ большомъ селѣ Аштаракъ. «Въ молодости онъ былъ настоящимъ негодяемъ,—говоритъ авторъ,— вертѣлся въ разныхъ кабакахъ и среди маркитантовъ въ казармахъ. Ни одинъ хозяинъ кабака не соглашался его держать y себя долѣе двухъ мѣсяцевъ, такъ какъ онъ обкрадывалъ не только посѣтителей, но и самого хозяина!» «Но вотъ онъ основываетъ въ Аштаракѣ свой собственный кабакъ и искусно запутываетъ всѣхъ въ свои сѣти». «Сако высасываетъ нашу кровь», говорятъ про него. «Это могущественный человѣкъ. Всѣ отъ него зависятъ, всѣхъ держитъ онъ въ своихъ рукахъ». Сако плутуетъ, подкупаетъ правосудіе, дѣлается сообщникомъ разныхъ преступленій, укрываетъ краденое, разоряетъ самыхъ почтенныхъ крестьянъ. Въ концѣ романа, спасаясь отъ преслѣдованій, онъ бѣжитъ въ Персію, переходитъ въ магометанство, дѣлается даже муллою и начинаетъ угнетать персіянъ такъ же, какъ прежде жителей армянской деревни. Плутни и хищенія старостъ и вліятельныхъ членовъ сельской общины находятъ себѣ въ томъ же романѣ заслуженную критику въ безхитростныхъ рѣчахъ одного крестьянина на сельскомъ сходѣ, созванномъ для утвержденія денежнаго отчета за истекшій годъ. Несправедливые поборы заставляютъ его воскликнуть: «Бѣдный народъ! Все это выжмутъ изъ твоего кармана и преспокойно сожрутъ!.. Побойтесь же Бога, люди!.. He o себѣ я хлопочу, a о бѣднякахъ, которыхъ вы безсовѣстнѣйшимъ образомъ притѣсняете! Если вамъ не нравятся мои слова, я охотно откажусь отъ всякаго участія въ общественныхъ дѣлахъ. Тогда вы можете, сколько вамъ будетъ угодно, ловить рыбу въ мутной водѣ!.. Вѣдь подати не составляютъ и четверти того, что вы тутъ насчитали; онѣ не велики, но вы такъ здорово наживаетесь, что даже человѣкъ въ родѣ меня съ трудомъ можетъ уплатить то, что вы требуете!»
Константинопольскій сатирикъ Акопъ Пароньянъ въ живой остроумной формѣ дѣлаетъ смотръ разнообразнымъ слоямъ армянскаго общества, особенно той части его, которая живетъ въ турецкой столицѣ; въ такихъ своихъ произведеніяхъ, какъ «Многоуважаемые попрошайки» или «Народные герои», y него выступаютъ педанты, бездарные поэты, карьеристы-чиновники, представители отсталаго и алчнаго до денегъ купечества, самозванные патріоты. Придерживаясь обыкновенно добродушно-юмористическаго тона, Пароньянъ иногда
[стр. 595]
переходитъ, однако, къ рѣзкому и безпощадному обличенію. Вотъ, напр., въ какой горячей, страстной формѣ нападаетъ онъ на бездарныхъ писателей и неумѣлыхъ критиковъ. «Никогда еще я не видалъ y насъ критика, который бы схватилъ бездарнаго писаку за горло, сдавилъ и уничтожилъ его ненужное прозябаніе!! Нѣтъ, они не душатъ его! Лишь издали, слабо колютъ они его вопіюще-безсмысленныя творенія, a удачныя мѣста возводятъ въ перлъ созданія, и,— о наивность, святая наивность! — пребываютъ въ томъ убѣжденіи, что они возвеличили сочиненіе и придали ему силу и блескъ... Нѣтъ, господа критики, нѣтъ! вы не имѣете права этого дѣлать. Задушите, растопчите, убейте бездарность, и знайте, что только тогда вы поможете дѣлу!!.»
II.
Обратимся ли мы къ драматической литературѣ, въ комедіяхъ главнаго армянскаго драматурга Габр. Сундукьянца, «Пепо», «Еще одна жертва», «Разоренная семья» и др., мы найдемъ неприкрашенную картину жизни извѣстныхъ слоевъ тифлисскаго армянскаго общества; страсть къ наживѣ и эксплуатаціи своихъ ближнихъ, отсутствіе нравственныхъ принциповъ, внѣшнее, поверхностное подражаніе Европѣ, враждебное отношеніе къ попыткамъ молодыхъ людей развиться и расширить свой умственный кругозоръ, сословные предразсудки — все это оцѣнено авторомъ комедій по заслугамъ. «Человѣкомъ ты хотѣлъ сдѣлаться, Пепо?» говоритъ герой лучшей комедіи Сундукьянца, съ горькою ироніей обращаясь къ самому себѣ; «такъ пошелъ бы грабить людей, воровалъ бы, обиралъ бы такихъ же бѣдняковъ, какъ ты самъ, всюду заставилъ бы людей проливать слезы, a изъ этихъ слезъ сдѣлалъ бы деньги, и на эти деньги выстроилъ бы себѣ золотыя палаты!.. Съ важностью расхаживалъ бы ты въ своихъ палатахъ, завелъ бы рысаковъ, карету, коляску, тысячу такихъ слугъ, какъ ты самъ, имѣлъ бы подъ рукою... Вотъ тогда бы сказали: ты человѣкъ, Пепо, и все y тебя есть, что нужно человѣку!» Въ другомъ случаѣ онъ восклицаетъ, возмущенный поступками одного нечестнаго и безжалостнаго купца: «Вотъ они какіе всѣ: пока никто не знаетъ, они отказываются отъ своего слова, грабятъ; a когда начинаютъ бояться, что дѣло огласится, вотъ такъ они изворачиваются, вотъ этакъ, — чтобы только не потерять свое имя y людей... Сколько погибаетъ по милости его такихъ, какъ мы, матушка, плачутъ по его винѣ, какъ ты сестра; страдаютъ, какъ я страдаю... И никто не долженъ посмѣть сказать, что для этого человѣка, которому всѣ кланяются, котораго всѣ величаютъ, всѣ уважаютъ, нѣтъ ничего святого на свѣтѣ!»
Въ пьесѣ «Разоренная семья» честный и прямодушный купецъ Осепъ бросаетъ въ лицо своему кредитору-мучителю слѣдующія громовыя обвиненія: «Съ тебя не довольно быть лгуномъ, ты хочешь еще быть воромъ и разбойникомъ? Такъ, значитъ, вѣрно то, что про тебя говорятъ люди, вѣрно, что ты всѣхъ обокралъ и тѣмъ составилъ себѣ состояніе, что ты разорилъ 25 семействъ, что y каждаго изъ нихъ ты потушилъ его свѣтильникъ и зажегъ такимъ образомъ
[стр. 596]
свой собственный? Да, я вижу теперь, все, что разсказываютъ про тебя, правда! Теперь я начинаю думать, что эти стулья, этотъ диванъ, это зеркало, твоя одежда, твоя палка,— словомъ, каждый предметъ, который ты называешь своимъ, представляетъ собою одного изъ ограбленныхъ тобою людей. Возьми же и мои кости въ придачу! Пусть переполнится мѣра! Ты сдѣлалъ свою совѣсть каменною, ты не хочешь ничего слушать, но, я тебѣ говорю, придетъ день, когда совѣсть твоя проснется, и каждый предметъ, который здѣсь лежитъ или стоитъ, будетъ припоминать тебѣ твои позорныя дѣла. Тогда пойди и оправдайся, если можешь, предъ твоимъ Творцомъ. Стыдъ тому, кто тебя продолжаетъ считать человѣкомъ!» Тотъ же Осепъ, самъ не получившій образованія, прекрасно видитъ, однако, какъ уродливо, съ претензіями на европейскій лоскъ воспитываются кругомъ него армянскія дѣвушки. «Всему научилась она на половину», говоритъ онъ о своей собственной дочери, «и музыкѣ, и языкамъ. Что она умѣетъ дѣлать? Можетъ ли она что-нибудь сшить или скроить себѣ платье?.. Да она не умѣетъ даже порядочно говорить по-армянски; a вѣдь это ея родной языкъ. Можетъ ли она хоть страницу написать безъ ошибокъ? Можетъ ли она бѣгло произнести хоть десять французскихъ словъ подъ рядъ? Да въ чемъ она вообще знаетъ толкъ? Право, жаль человѣка, который на ней женится; развѣ она будетъ въ состояніи дѣлить съ нимъ невзгоды жизни? Завтра она будетъ матерью, и ей придется воспитывать дѣтей... Вотъ будетъ отличное воспитаніе!»
Цѣлый рядъ примѣровъ такого же трезваго и здраваго отношенія къ общественнымъ недугамъ можно найти и y само-новѣйшихъ армянскихъ беллетристовъ, второй половины 80-хъ и начала 90-хъ годовъ,— напр. y Ширванзадэ, Лео, Мурацана, Папазьяна и др.; такъ, y перваго изъ нихъ встрѣчаются, напр., картины жизни глухого провинціальнаго города, гдѣ старые предразсудки и суевѣрія, грубые, чисто азіатскіе нравы, проявленія самодурства, семейнаго деспотизма и жестокости составляютъ самые обыкновенные факты,— или, наоборотъ, изображеніе армянскихъ литературныхъ и педагогическихъ круговъ, съ ихъ отрицательными явленіями. У Ширванзадэ мы находимъ мѣстами и общую оцѣнку армянской жизни, подчасъ весьма суровую. Вотъ какъ излагаетъ онъ, наприм., товарищескую бесѣду молодыхъ людей, проникнутыхъ уже новыми, истинно-просвѣщенными взглядами и затрогивающихъ разнообразные вопросы, связанные съ окружающею дѣйствительностью: «Товарищи сообщали другъ другу свои свѣжія впечатлѣнія, говорили о невѣжествѣ, предразсудкахъ, кулачествѣ и другихъ некрасивыхъ явленіяхъ въ жизни окружающаго общества. Все на ихъ взглядъ было пошло, ординарно... Нѣтъ общественной жизни: каждый думаетъ только о матеріальныхъ выгодахъ. Народъ тонетъ въ невѣжествѣ. Старое поколѣніе деспотично, a новое слабо, загнано, забито. Торговый классъ безобразенъ въ своемъ самодурствѣ и корыстолюбіи. Молодежь въ нравственномъ отношеніи никуда не годна,— ею игнорируются всѣ высшіе вопросы... нѣтъ заботы объ идеалахъ... школы готовятъ только дьячковъ... Все нуждается въ коренномъ переустройствѣ».
Въ армянской прессѣ и публицистикѣ въ разное время также раздавались благородные голоса обличителей; первые же y русскихъ армянъ публицисты, въ европейскомъ смыслѣ этого слова, проф. С. Назарьянцъ и М. Налбандьянъ, въ
[стр. 597]
своемъ журналѣ «Сѣверное Сіяніе», издававшемся въ Москвѣ (1858 — 64 г.), выступили съ рѣзкою, безпощадною критикою современной имъ армянской жизни. Наконецъ, съ церковной каѳедры недостойные представители націи, хотя бы это были важные ага и эфенди, подверглись пламенному обличенію въ краснорѣчивыхъ проповѣдяхъ неустрашимаго Хримьяна-Айрика (см. выше), такъ могущественно и неотразимо дѣйствующихъ всегда на слушателей.
Какой же выводъ должны мы сдѣлать изъ сгруппированныхъ нами только что данныхъ? ужъ не тотъ ли, что огульныя обвиненія армянъ справедливы, такъ какъ подтверждаются показаніями самихъ армянскихъ писателей? Едва ли не слѣдуетъ, прежде всего, упускать изъ виду, что литераторы, всего рѣзче обличавшіе пороки своихъ единоплеменниковъ, по большей части, являются, вмѣстѣ съ тѣмъ, самыми извѣстными, любимыми и популярными y армянской читающей публики; значитъ, существуютъ слои, въ которыхъ ихъ идеи встрѣчаютъ сочувствіе, значитъ, если есть люди, совершающіе недостойные поступки, то всегда есть и другіе, которые негодуютъ и возмущаются при видѣ подобныхъ поступковъ. Этого мало: знаменательно то, что почти всѣ эти писатели, не закрывая глазъ на все, что есть дурного въ армянской жизни, находятъ въ ней и симпатичныя явленія, и положительные образы. Такъ С. Шахъ-Азизъ въ лицѣ героя своей поэмы, Леона, выводитъ типъ благороднаго, развитого юноши съ гуманными и просвѣщенными взглядами, «сердце котораго готово разорваться, только бы больному брату доставить спасеніе», то же мы видимъ и въ романахъ Раффи. Прошьянцъ, характеризуя кулаковъ и міроѣдовъ, вмѣстѣ съ тѣмъ всегда относится съ симпатіей къ армянскому крестьянину, отмѣчаетъ его хорошіе задатки, трудолюбіе, неиспорченность; въ томъ же романѣ «Изъ-за хлѣба», гдѣ выведенъ негодяй кабатчикъ Сако, однимъ изъ героевъ является почтенный домовитый, зажиточный, безукоризненно честный старикъ-поселянинъ Хечанъ, котораго можно назвать типичнымъ представителемъ лучшей, сохранившей даже нѣкоторыя чисто-патріархальныя добродѣтели части армянскаго крестьянства; Патканьянъ, такъ часто и рѣзко обличавшій свое племя, тѣмъ не менѣе всецѣло посвятилъ ему свой талантъ, трудился всю жизнь на его пользу, сознавалъ его хорошія стороны, принималъ къ сердцу и излагалъ въ своихъ произведеніяхъ его нужды и желанія; Сундукьянцъ въ комедіи «Пепо» дѣлаетъ своимъ героемъ прямодушнаго и честнаго труженика-рыбака, въ пьесѣ «Еще одна жертва» явно сочувствуетъ героинѣ, жертвѣ старыхъ предразсудковъ и меркантильныхъ вкусовъ, въ «Разоренной семьѣ» показываетъ своеобразный, положительный типъ даже среди стараго купечества, почти незатронутаго культурою, въ лицѣ Осепа; Ширванзадэ обрисовываетъ психологію армянскаго интеллигента 80 — 90-хъ годовъ, съ твердыжи убѣжденіями, выдержкою и неподкупною честностью (романъ «Арсенъ Димаксьянъ), характеризуетъ и новый типъ армянки, съ культурными вкусами и сознательнымъ отношеніемъ къ дѣйствительности, создавшійся за послѣднее время.
Изъ всего, сказаннаго нами, можно, думается, извлечь только новые аргументы для старой истины, которую, однако, все еще приходится въ наши дни доказывать и разъяснять,— что всѣ общіе, огульные приговоры относительно извѣстнаго народа никогда не будутъ справедливы. Народовъ сплошъ порочныхъ
[стр. 598]
или безнравственныхь не существуетъ, какъ не можетъ быть и народовъ сплошь добрыхъ или великодушныхъ. Каждая нація заключаетъ въ себѣ самыхъ разнообразныхъ членовъ, изъ которыхъ одни одарены очень симпатичными свойствами, другіе порою самыми отталкивающими; одни будутъ всегда дѣлать честь своей странѣ, другіе — только позорить свою національность. Судить о народѣ исключительно по первому или второму разряду лицъ — одинаково несправедливо. Развѣ y насъ самихъ нѣтъ и не было никогда хищеній и растратъ, господства кулаковъ и кабатчиковъ по деревнямъ, примѣровъ нечестнаго обогащенія, проявленій грубаго эгоизма и равнодушія къ общественнымъ интересамъ? Но вѣдь мы были бы очень возмущены, если бы кто-нибудь на основаніи подобныхъ фактовъ обозвалъ весь русскій народъ нечестнымъ, лживымъ, безсердечнымъ! To же самое справедливо и по отношенію къ армянамъ; странно было бы, конечно, утверждать, что въ армянской жизни нѣтъ отрицательныхъ, печальныхъ явленій, вызванныхъ разными историческими условіями; но пусть же при оцѣнкѣ цѣлаго народа принимаются въ соображеніе и данныя противоположнаго характера! Только тогда можно будетъ произнести справедливый и безпристрастный приговоръ. A лучшимъ подспорьемъ для того, чтобы мы русскіе, могли узнать подлинныхъ армянъ, является ихъ симпатичная литература, произведенія которой все чаще переводятся теперь на европейскіе языки. Она представляетъ вѣрную, реальную картину той жизни, которая ее создала, не скрывая дурного, отмѣчаетъ и хорошее,— полная желанія принести пользу обществу, содѣйствуя его нравственному и культурному совершенствованію.
|