Внимание! Предлагаемый ниже текст написан в дореволюционной орфографии. Если текст не отображается корректно, см. Просмотр русских текстов в старой орфографии.

БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ ПОСТРАДАВШИМЪ ВЪ ТУРЦИИ АРМЯНАМЪ

ОТДѢЛЪ II.

[стр. 81]

Добавленіе.

А вотъ что сообщалъ съ Босфора корреспондентъ Новаго Времени осенью 1896 г.

«Вечерѣетъ, солнце только-что зашло и еще золотитъ верхушки минаретовъ... На казенной пристани, въ Босфорѣ, какая-то толпа; слышенъ стукъ оружія, лязгъ оковъ, сдержанный говоръ, командныя слова. Между двухъ рядовъ низама, конвоируемые полицейскими, по одному и по два переходятъ арестанты съ пристани на маленькій военный пароходъ. Нагрузка живого груза идетъ быстро, хотя, на первый взглядъ, движенія кажутся вялыми, походка — медленною; но это только на первый взглядъ, въ сущности же вся эта работа дѣлается живо, безъ пререканій, безъ недоразумѣній, въ полномъ порядкѣ. Начальникъ выкликаетъ имена; Ахметы и Фуады, не откликаясь, молча, съ апатичными лицами, занимаютъ свои мѣста въ шествіи, и постепенно пристань освобождается отъ арестантовъ, a трюмъ и палуба парохода наполняются ими. Тутъ и армяне, и курды, и турки, большею частью молодежь, особенно среди турокъ много молодыхъ лицъ, частью скованныхъ по рукамъ и по ногамъ, частью оставленныхъ на свободѣ. Это — выселяемые «неспокойные» элементы константинопольскаго населенія. Армяне, по словамъ турецкихъ полицейскихъ, подозрѣваются въ «несочувствіи» турецкому режиму, и подозрѣваются довольно основательно, такъ какъ «сочувствующихъ» этому режиму между армянами трудно

[стр. 82]

найти; курды, конечно, рѣзали и били, но выселяются не поэтому, a потому что въ Ильдизъ-кіоскѣ боятся, какъ бы они отъ упражненій надъ «райей» не перешли къ упражненіямъ надъ правовѣрными; турки или, вѣрнѣе, младо-турки выселяются не за то, что били или рѣзали, a за «опасныя мечтанія», которыя зароились въ ихъ правовѣрныхъ головахъ. Поклонникамъ Магомета разрѣшается мечтать лишь о посмертныхъ наслажденіяхъ съ гуріями, эти же заблудшія овцы нарушили завѣтъ пассивной покорности фатуму и отъ невѣрныхъ гяуровъ заразились мечтаніями о переустройствѣ своего земного существованія. И вотъ ихъ сбили тутъ въ одно стадо: курдовъ, армянъ, младо-турокъ и нагружаютъ на пароходъ, который долженъ развести ихъ по мѣстамъ «не столь» «и болѣе» отдаленнымъ.

«И тутъ-то, на пристани и на пароходѣ, восточный фатализмъ снова восторжествовалъ и надъ озвѣреніемъ курдовъ, и надъ страданіями христіанъ, и надъ фрондерствомъ оевропеившихся младо-турокъ. Ни одного протеста, ни одной жалобы не раздается изъ толпы высылаемыхъ; равнодушно и покорно повинуются они команднымъ словамъ и съ тупою безсознательностью слѣдуетъ это стадо за своими вожаками.

«Сумерки сгустились, настала ночь; на пароходѣ и на пристани зажгли фонари. Нагрузка окончена. Послѣдними заняли мѣста конвойные солдаты, столь же равнодушные и съ тѣмъ же тупымъ выраженіемъ лицъ, какъ и высылаемые. Невольно приходитъ на мысль, что ихъ нисколько не удивитъ, если завтра же имъ придется занять мѣсто конвоируемыхъ арестантовъ. Капитанъ скомандовалъ, пароходъ двинулся въ путь и скоро скрылся въ ночной тьмѣ, направляясь къ Мраморному морю.

«Утромъ, когда опять сіяло солнце во всей своей красотѣ и лучезарно сверкали волны Босфора y подножія мраморныхъ дворцовъ, маленькій военный пароходъ опять стоялъ y пристани, очищаясь послѣ ночного рейса и готовясь къ нагрузкѣ новаго стада. «А гдѣ же высылавшіеся?» освѣдомился я. Они доставлены no назначенію,— отвѣчали мнѣ.

Потомъ разсказывали, что ночью на Мраморномъ морѣ на проходившихъ судахъ слышали какіе-то крики, стоны, вопли...

«He знаю, насколько во всемъ правды, но фактъ тотъ, что европейцы въ Константинополѣ теперь не ѣдятъ рыбы. И мнѣ босфорская рыба противна: она слишкомъ жирна».