ФРАНКО-ТУРЕЦКИЕ ОТНОШЕНИЯ И КИЛИКИЯ В 1918—1923 гг.

[стр. 180]

ГЛАВА ПЯТАЯ

ФРАНЦИЯ И ТУРЦИЯ В ЛОЗАННЕ

Развитие событий летом и в начале осени 1922 года значительно ускорило созыв Лозаннской мирной конференции.

9 сентября турецкие войска вошли в Измир, после чего для держав Антанты стало очевидным поражение греков в войне. Что же касается Франции, она гораздо раньше предугадала это и, исходя из своих особых интересов в Турции, тайно и явно поддерживала турок. Используя религиозный фактор как средство запугивания своей ближневосточной соперницы—Англии, французская дипломатия призывала последнюю оказать нажим на Грецию с целью достижения компромиссного соглашения и скорейшего подписания договора. Еще во время встречи министров иностранных дел трех стран в Кэ д’Орсэ 23 марта 1922 г. Пуанкаре указывал на «большие затруднения», которые могут возникнуть в вопросе ислама в целом, от Марокко до Индии. «Даже в Марокко,— заявил он,—султан относится с истинным уважением и религиозной почтительностью к султану в Константинополе. Простой факт подписания Анкарского соглашения имел наилучший эффект... Было бы настоящей катастрофой для каждой из трех держав с такими обширными мусульманскими интересами, если бы им не удалось привести турок к заключению мира»¹.

Вместе с тем Франция пыталась разыгрывать и антисоветскую карту. Выступив вторично на упомянутой встрече, Пуанкаре «напомнил», что «при всех случаях, в наших общих интересах сохранить спокойствие и порядок во всем исламском мире, который большевики пытаются тревожить...»². В то же время французы пытались оказать помощь анкарскому правительству путем тайной передачи ему военного снаряжения. В связи с такой «недружелюбной» акцией своей союзницы Керзон послал английскому послу в Париже Чарльзу Гардингу копию телеграммы британского верховного комиссара в Багдаде государственному секретарю по делам колоний, в которой, в частности, говорилось: «Такая акция была бы не только прямым нарушением политики нейтралитета главных союзников по отношению к греко-кемалист-

[стр. 181]

скому конфликту, но она была бы также несовместима с видимостью союзнического сотрудничества и взаимопонимания между Францией и Великобританией на Ближнем Востоке»³.

Пуанкаре начисто отверг эти слухи, заявив, что они «абсолютно необоснованы»⁴. Более того, он указал английскому послу, что подобный шаг «был бы самоубийственным для их же собственных интересов, так как очевидно, что любое оружие, использованное против англичан в Месопотамии, может быть в конце концов использовано и против самих французов в Сирии»⁵.

После взятия Измира 20 сентября 1922 г. было созвано совещание в Кэ д’Орсэ между председателем совета министров и министром иностранных дел Франции Пуанкаре и британским государственным секретарем по иностранным делам Керзоном, на котором присутствовали также Лярош и Массигли (Франция) и Гардинг и Форбс Адам (Великобритания)⁶. Пуанкаре зачитал телеграмму, полученную от генерала Пелле из Смирны, в которой последний сообщал о своей беседе с Кемалем. Пелле «побуждал Кемаля не злоупотреблять своей победой (над греками.—Р. С.) и показать Европе, что турецкое государство, во главе которого он находится, является современным цивилизованным организмом»⁷. В этой же телеграмме говорилось, что «Мустафа Кемаль уверял в своей дружбе с Францией и свое желание избежать конфликта с союзниками (т. е. с державами Антанты.—Р. С), однако он открыто заявил, что в настоящее время не может остановить свои войска от оккупации ими всех территорий, охваченных Национальным обетом»⁸. Исходя из этого Пуанкаре внушал необходимость скорейшего созыва мирной конференции. Он не забыл еще раз напомнить о том, что «Франция—мусульманская держава и не может пренебречь той серьезной обстановкой, которая создалась во всех ее мусульманских колониях». При этом Пуанкаре сослался на телеграмму из Туниса, в которой сообщалось, что в связи с победой, одержанной турецкими войсками и взятием Измира, М. Кемалю было направлено множество поздравительных телеграмм⁹.

В эти же дни чрезвычайно активную деятельность развернул Анри Франклен-Буйон, который из Парижа отправил телеграмму М. Кемалю, советуя ему ничего не предпринимать до его приезда в Измир¹⁰. В то же время французское правительство заверяло, что Франклен-Буйон не уполномочен предлагать какие-либо дополнительные условия¹¹.

О содержании бесед Франклен-Буйона с Кемалем мы узнаем из донесения английского верховного комиссара в Стамбуле Горация Рамбольда, в котором он, ссылаясь на генерала Гаррингтона, сообщал Керзону, что Франклен-Буйон «представил позицию союзных правительств в таком аспекте, что поощрил национали-

[стр. 182]

стов с их претензиями». До этого Рамбольд отмечал: «Из одного хорошо информированного источника я узнал, что он (Франклен-Буйон.—Р. С.) обязался, что Франция окажет на конференции поддержку в деле полной реализации Национального обета, включая полную отмену капитуляций, которые задевают здесь французские интересы, принимая во внимание большие суммы вложенного капитала, точно так же, как и британские»¹². И не случайно, что во время переговоров в Мудании, которые начались 3 октября 1922 года, турецкие представители, «втайне поддерживаемые французами»¹³, заняли очень твердую и устойчивую позицию и отвергли крайние требования английских делегатов.

6 октября турецкое правительство заявило представителям союзных держав, что оно не примет участия в будущей мирной конференции, если до ее открытия греческие войска не уйдут из Восточной Фракии. Союзники согласились с этим требованием турок, и 11 октября 1922 г. в Мудании был подписан договор о перемирии представителями Англии, Франции и Италии (верховные комиссары в Стамбуле генералы Гаррингтон, Шарпи и Момбелли), с одной стороны, и представителем Турции Исмет-пашой—с другой. Через три дня свою подпись под договором поставил представитель Греции. Муданийское перемирие предусматривало: прекращение военных действий между Турцией и Грецией с 15 октября; эвакуацию греческих войск из Восточной Фракии до реки Марицы; пребывание союзнических войск в Стамбуле и зоне Проливов до заключения мирного договора; обязательство Турции не перебрасывать свои войска в зону Проливов и ограничиться лишь вводом в Восточную Фракию контингента жандармерии в количестве не более восьми тысяч человек.

Новую активность проявила французская дипломатия и после подписания Муданийского перемирия. Не случайно, что турки приняли приглашение направить своих представителей на мирную конференцию в Лозанну «после того, как Франклен-Буйон заверил их, что мирные переговоры начнутся немедленно»¹⁴. Французские дипломаты продолжали поддерживать свои особые, «внесоюзнические» контакты с турецкими коллегами. Франклен-Буйон даже сообщил туркам, что именно он представит Францию на предстоящей конференции. Узнав об этом и хорошо зная о явных туркофильских настроениях Франклек-Буйона, Керзон сделал все возможное, чтобы последний не поехал в Лозанну¹⁵.

Вместе с тем до открытия конференции Франция внешне показывала свою солидарность и единство с ближайшей союзницей—Англией. «Абсолютно важно,—говорил Пуанкаре, чтобы правительство Его Величества и французское правительство сохранили единый фронт во всех вопросах перед лицом невыносимых требований турок»¹⁶.

[стр. 183]

В то же время Пуанкаре торопил англичан с открытием конференции, предупреждая, что «всякая отсрочка может вызвать катастрофу»¹⁷.

«Турки знали, что они могут полагаться на помощь России и мусульманских стран на Востоке и на помощь Франции, а возможно, и Италии — на Западе»¹⁸,— пишет Сониел.

После достижения договоренности о созыве конференции в Лозанне Пуанкаре пригласил Исмета в Париж в качестве своего гостя с целью прощупать настроение, и намерения турок. Исмет принял его приглашение и прибыл 13 ноября 1922 г. в Париж, где его встретил А. Франклен-Буйон, подготовивший встречу с Пуанкаре. На следующий день в Елисейском дворце Пуанкаре принял Исмета, которого сопровождал Мюнир-бей. Однако в этой беседе Пуанкаре не удалось узнать ничего нового. «Оба государственных мужа стремились обнаружить слабые места друг друга, подобно двум борцам перед выходом на ковер»¹⁹. Тогда Пуанкаре попытался выяснить турецкую позицию через Франклен-Буйона, но Исмет ничего не разгласил, хотя и заявил журналистам, что он «остался очень доволен встречей»²⁰.

Пытаясь склонить в пользу Турции общественное мнение Франции, Исмет в своем интервью журналистам отметил, что Турция выбрала демократическую форму правления, и она не собирается нанести какой-либо ущерб французским школам и торговым интересам в Турции. Она всего лишь желает, чтобы решения Национального обета были признаны полностью. «Турки верят, что французы их поймут»,—заключил он свою беседу с журналистами²¹.

В этот же день вечером Исмет встретился с военным министром Пенлеве и Франклен-Буйоном. В ходе беседы турецкий дипломат пожаловался на то, что вопреки своим ожиданиям он не встретил наилучшего понимания со стороны французов. Франклен-Буйон на это ответил, что во Франции все еще есть люди, которые пока не осознали справедливость дела Турции. Поэтому Исмет должен проявить упорство с тем, чтобы сделать понятными и приемлемыми точку зрения и требования своей страны²².

После трехдневного пребывания в Париже Исмет-паша вернулся в Лозанну.

В день открытия Лозаннской конференции, 20 ноября 1922 года, Керзон сообщал Кроуву, что французы и турки остановились в одной и той же гостинице и что «контакт между ними постоянный и тесный»²³.

Первая деловая встреча делегаций состоялась 21 ноября. Были созданы три основные комиссии: 1) территориальный и военный вопросы—председатель лорд Керзон, 2) режим иностранцев и меньшинств в Турции—председатель Гаррони, 3) фи-

[стр. 184]

нансовый и экономический вопросы, порты и железные дороги, меры по здравоохранению—председатель Камилл Баррер²⁴.

Территориально-военная комиссия начала свою работу с обсуждения вопроса о границах Турции в Европе. Дискуссии по этому вопросу начались на заседании от 23 ноября; турецкая делегация потребовала восстановления довоенной границы Турции в Европе (во Фракии) от Черного моря до долины реки Марицы а также проведения плебесцита в Западной Фракии. Франция вместе с Италией поддержала позицию Керзона, который наотрез отказался от проведения плебесцита в Западной Фракии, считая, что у турок нет никаких прав на этот район²⁵.

Упомянутая комиссия перешла затем к обсуждению вопроса о Мосуле, который непосредственно интересовал лишь две страны—Англию и Турцию. По этому вопросу Исмет еще 26 ноября имел частную беседу с Керзоном, сообщив ему о том, что он намерен потребовать возвращения Мосула Турции²⁶. На первых встречах делегаций обеих стран турки и слышать не хотели о другом варианте решения Мосульского вопроса. Исмет заявил Керзону, что «он никак не может вернуться обратно в Ангору без Мосула»²⁷. Из опубликованных недавно новых документов Форин оффиса становится очевидным, что Турция готова была «даже порвать с Советами», если бы Англия согласилась на передачу ей Мосульского вилайета²⁸.

Основной же заботой Керзона было окончательное решение вопроса о Мосуле, т. е. безоговорочное сохранение Мосула в составе подмандатного Ирака. Турки прилагали максимальные усилия для урегулирования конфликта в свою пользу. Когда в в январе 1923 года переговоры по этому вопросу зашли в тупик, Анкара попыталась сблизиться с французским правительством для получения поддержки, но безуспешно²⁹. «Франция и Италия,— писал Г. В. Чичерин,—отошли в сторону и предоставили Англии одной торговаться в этом вопросе»³⁰.

И все же французская дипломатия, несмотря на свои вынужденные тактические уступки Англии, вызванные осложнениями в Руре и необходимостью получения английской поддержки, в целом продолжала искать пути к договоренности с турками, исходя из своих интересов в Турции. 4 января 1923 г. Керзон сообщал Кроуву, что, по-видимому, Франция получила определенные заверения в признании и сохранении за ней довоенных концессий³¹. А еще до этого Керзон с возмущением писал Линдсею о том, что Пуанкаре, не поставив в известность ни английское правительство, ни делегации союзных держав, направил М. Кемалю 30 января телеграмму, в которой давал знать, что Франция намерена вести сепаратные переговоры с Турцией для сохранения французских

[стр. 185]

интересов в случае, если союзники будут неспособны подписать всеобщий мир³². Далее говорилось, что своей позицией Франция ободряет турок и оказывает им потенциальную поддержку³³.

По предложению Керзона британское правительство направило Франции 3 февраля ноту протеста, в которой, в частности, говорилось: «Правительство Его Величества не находит возможным обойти молчанием акцию французского правительства, которую оно рассматривает не иначе, как шаг, подрывающий совместные усилия союзников и подвергающий опасности перспективы мира, выработанные в течение прошедших месяцев в Лозанне»³⁴. «Ответственность за подобную катастрофу и ее неизбежные последствия для отношений между Францией и Великобританией полностью будет ложиться на французское правительство»,—говорилось далее³⁵. Однако эта угроза Керзона не имела должного воздействия на Францию, которая добивалась соглашения любой ценой. Французский дипломат Жорж Боннэ, долгие годы проработавший вместе с Пуанкаре, признает, что последний прибегал к сепаратным шагам и тайно поддерживал турок. Когда Керзон представил Исмету условия мира и дал всего четыре дня на размышление и подписание договора, Пуанкаре дал знать турецкому дипломату, что «мирный договор это не ультиматум и что в его власти не соглашаться с этим»³⁶. Во время очередной встречи с Пуанкаре Керзон напомнил, что еще 5 сентября 1914 года союзники взяли на себя обязательство не заключать сепаратного мира, на что Пуанкаре ответил, что «эта договоренность была в силе только в период войны, и что Франция свободна действовать, как ей заблагорассудится»³⁷. И все же Франция, будучи зависимой от Англии в европейских делах, не могла идти наперекор акциям своей бывшей союзницы, особенно в тех вопросах, которые имели антисоветский аспект. Так, при обсуждении вопроса о Проливах, представляющего жизненный интерес для советских республик (Россия, Украина, Грузия), французский делегат Баррер поддержал английскую позицию, которая заключалась в требовании полной свободы прохода через Проливы военных кораблей, а также вооруженных судов и военной авиации в ущерб безопасности черноморских государств.

Вместе с тем французская дипломатия пыталась внушить англичанам необходимость заключения мира с турками любой ценой. Бомпар предлагал Керзону направить в Анкару генерала Пелле «для консультаций»³⁸. Он также внушал ему, что если турки не подписывают договор, то союзники должны предложить им другой, более приемлемый проект³⁹.

Протурецкая линия поведения французских дипломатов проявилась и в вопросе национальных меньшинств, который дискутировался на ряде заседаний территориально-военной комиссии в

[стр. 186]

течение декабря 1922—января 1923 гг. Следует отметить, что к этому времени французское общественное мнение высказало свое отношение к так называемому армянскому национальному очагу, на уровень которого был низведен вопрос о судьбах Западной Армении и сотен тысяч беженцев, рассеянных по всему миру в результате политики геноцида. По инициативе известного ученого профессора Коллеж де Франс Антуана Мейе 8 декабря в адрес Лозаннской конференции было направлено следующее воззвание:

«Ужасающее положение, в котором в настоящее время находится армянское население Турции, является позором для цивилизованного мира.

Со времен Берлинского конгресса, на котором турецкое правительство обещало ввести реформы в управление армянскими провинциями империи и шесть европейских держав обязались проследить за их выполнением, это несчастное население кроме резни ничего не получило.

В период войны союзники торжественно заявили, что освобождение Турецкой Армении является одной из целей борьбы, которую они вели. Статья 22 пакта Лиги наций и решения, принятые союзными правительствами после победы, закрепили это обещание; Лига наций своими многочисленными резолюциями, принятыми единогласно, подтвердила необходимость сохранения будущего армянской нации путем создания национального очага, который был ей обещан. Эти обещания еще не выполнены, и армянский народ испытал бедствия гораздо более тяжкие, чем те, которые обрушились на него перед войной. В результате преданности делу союзников в течение восьми лет погибло более одного миллиона двухсот тысяч армян, ставших жертвой избиений, депортаций, эпидемий и голода. Оставшиеся в живых вынуждены были покинуть родную землю и бежать в разные страны: более 600 тысяч несчастных находятся без крыши над головой, под тентами, в барачных лагерях, лишенные поддержки в результате того, что все трудоспособные мужчины были задержаны и сосланы в глубь страны. Гуманность и справедливость, честь союзников и интересы самих турок требуют положить конец этим мукам Армении и создать безотлагательно национальный очаг с тем, чтобы эти толпы беженцев смогли там собраться и жить в безопасности.

Интеллектуальная элита Франции всегда поддерживала дело этого древнего, трудолюбивого и миролюбивого народа, друга литературы и искусств, народа, который на протяжении веков оказал так много услуг цивилизации. Поэтому одной из главных задач Лозаннской конференции должно быть принятие необходимых мер для обеспечения его существования и сохранения его национальной культуры. Мы твердо надеемся, что представители

[стр. 187]

Франции и других стран, принимающих участие в конференции, дадут этому вопросу столь высокой моральной значимости то справедливое решение, которого требует совесть человечества.
Париж, 8 декабря 1922 года»⁴⁰.

Под этим воззванием поставили свои подписи 75 представителей французской общественности во главе с Анатолем Франсом, в том числе 16 академиков, 15 сенаторов и членов палаты депутатов Франции, редакторы ряда газет и журналов, известные писатели—члены Гонкуровской академии и др.⁴¹

12 декабря 1922 г. состоялось заседание упомянутой выше комиссии, посвященной правам национальных меньшинств. Открывая заседание, Керзон напомнил о принципиальном согласии Турции на гарантию прав национальных меньшинств и, указав на заинтересованность союзных держав в их судьбе, призвал турецкую делегацию «серьезно обдумать проблему меньшинств»⁴². Перейдя затем к армянам, он отметил, что армянское население Карса, Ардагана, Вана, Битлиса и Эрзерума «фактически исчезло» и «остается лишь около 130000 армян в Турецкой Армении из населения, ранее насчитывавшего около 3 млн. человек».

«Поэтому просьба,—лицемерно восклицал английский дипломат,—чтобы Турция нашла для армян в какой-либо части своей азиатской территории, в северо-восточных провинциях либо на юго-восточных границах Киликии и Сирии, центр желаемой ими группировки»⁴³.

Еще более «показательной» была речь, которую произнес на упомянутом заседании председатель французской делегации Баррер. «Франции,—похвастался он,—всегда удавалось сочетать усилия, прилагавшиеся ею в течение веков в целях улучшения положения всех народов Востока с дружеским отношением к оттоманскому правительству». Призывая затем Турцию оценить должным образом значение национальных меньшинств для экономической жизни страны, Баррер демагогически выдвинул ничего не значащую просьбу, а именно: чтобы «оттоманские подданные армяне, потерпевшие во время войны столь сильный урон и подвергшиеся столь тяжким страданиям, заняли значительное место в наших заботах о справедливом отношении ко всем без различия меньшинствам»⁴⁴ (курсив мой.—Р. С). Эти и подобные им словесные заявления западных дипломатов не могли, конечно, иметь какого-либо воздействия на представителей анкарского правительства. В своем пространном ответном слове Исмет-паша категорически отверг просьбу о предоставлении армянам, насильственно выселеннным из родных мест, какого бы то ни было «национального очага», аргументируя свой отказ тем, что это «повлечет за собой расчленение Турции», что «несовместимо с национальным суверенитетом»⁴⁵. Более того, он не постеснялся заявить, что «до поло-

[стр. 188]

вины XIX века армяне жили в Турции мирно и вполне свободно»⁴⁶ и лишь после того, как «Россия... через эчмиадзинского католикоса подстрекнула армянских интеллигентов России создать противотурецкое движение между их русскими и оттоманскими единоверцами», положение ухудшилось⁴⁷. Кончил Исмет свою в сущности обвинительную речь изложением официальной турецкой версии: «Ответственность за все бедствия, которым подвергался армянский элемент в Оттоманской империи, падает, таким образом, на него самого, так как правительство и турецкий народ только прибегали, во всех без исключения случаях, к репрессивным мерам или к репрессалиям лишь тогда, когда их терпение истощалось»⁴⁸.

На следующем заседании территориально-военной комиссии, 14 декабря 1922 года, коснувшись событий в Киликии, Исмет продолжал свою фальсификацию, заявив, что «армяне покинули Киликию до ухода французов и, следовательно, до прихода турецких войск и что они так поступили вопреки советам и настояниям турецких властей, уговаривавших их остаться в своих жилищах». Отрицая турецкие зверства и погромы, заставившие часть киликийских армян покинуть свои пепелища еще до заключения Анкарского договора, турецкий дипломат, повторяя избитую султанскую версию, утверждал, что якобы «это население было вынуждено уйти против своей воли благодаря агентам революционного комитета, действовавшим с политической целью»⁴⁹.

Керзон высмеял аргументации и объяснения Исмета, спросив, «как случилось, что три миллиона армян, живших в Малой Азии, уменьшились до 130000? Покончили ли они самоубийством или добровольно исчезли?», на что последний ответил в завуалированной форме: «Обращаясь к судьбе тех, кого теперь не достает в предыдущих статистических данных (курсив мой.—Р. С), следует принять во внимание недавние войны и войны, навязанные Турции»⁵⁰.

Однако дело дальше этого вопроса Керзона не пошло. Правда, в опубликованных за последние годы новых томах «Документов внешней политики Великобритании» помещена дипломатическая переписка, могущая создать впечатление, что Керзон в самом деле отстаивал интересы бездомных армян, но все это делалось «для истории», для оправдания себя в глазах будущих поколений⁵¹. С другой стороны, эти документы вновь выявляют те острые противоречия, которые имелись между Англией и Францией—двумя бывшими союзницами—в их ближневосточной политике. Так, в 18-м томе приводится ответ Керзона на письмо Исмет-паши, которое не публикуется в документе. В своем ответе Керзон указывает, что он отвечает Исмету не только от своего, но и от имени своих коллег—Баррера и Гаррони, которые отсутствуют. В этом

[стр. 189]

ответе Керзон «обосновывал» необходимость выслушать представителей болгарского правительства и армянской общины, ссылаясь на решение подкомиссии по вопросу меньшинств⁵². В то же время он отмечал, что турецкие представители отвергли это предложение, не представив никаких доводов.

8 своем письме Керзону Кроув отметил в этой связи, что «турецкое упрямство», возможно, является результатом изменения французской позиции и поэтому предлагал поставить перед Францией определенный вопрос: «Присоединяетесь ли Вы к нам, чтобы воспрепятствовать силой турецкому продвижению?». «Если они ответят отрицательно, продолжал Кроув,—тогда мы должны заявить, что не будем воевать одни и целиком выведем свои войска, даже из района Галлиполи»⁵³.

Никакие угрозы или ультимативные требования, однако, не были предъявлены французам, да они и не могли бы повлиять на позицию турок, весьма ловко играющих на англо-французских противоречиях.

9 января 1923 г. Керзон сообщил Кроуву, что в ответ на его постановку вопроса об армянских, ассиро-халдейских и болгарских беженцах «Исмет-паша снова категорически отказался даже обсудить идею о национальном очаге для армян или любых других меньшинств...»⁵⁴.

В день временного прекращения переговоров—4 февраля 1923 года—делегация Великого национального собрания Турции вручила председателям британской, французской и итальянской делегаций на Лозаннской мирной конференции письмо, в котором, в частности, говорилось; «Вопрос о национальных меньшинствах, который является очень важным, особенно для Турции, был решен согласно желанию союзных держав в результате дискуссий, где мы всегда были расположены примирительно»⁵⁵.

По возобновлении же конференции 23 апреля 1923 г. вопрос о меньшинствах и главным образом о правах изгнанных из своих родных мест армян дважды поднимался на заседаниях территориально-военной комиссиии. 4 июня, при обсуждении параграфа, касающегося возвращения беженцев-армян, вынужденно покинувших Турцию в течение 1921 —1922 гг., французский делегат генерал Пелле высказался за распространение на них амнистии, указав, в частности, что Сирия дала убежище около 100000 армян. В ответ на это Исмет повторил турецкую, версию о том, что некоторые армяне могут вернуться в Турцию, но «просьба о допущении к возвращению 100000 армян совершенно меняет вопрос; она имеет прямое отношение к безопасности государства»⁵⁶ (курсив мой.—Р. С). На заседании же 17 июня Пелле присоединился к пустому предупреждению своего английского коллеги Горация Рамбольда, что в случае отказа Турции принять на своей терри-

[стр. 190]

тории сотни тысяч изгнанных собственных подданных, «на нее обрушится критика всего цивилизованного мира»⁵⁷. При этом он напомнил, что «начиная с 4 июня обращал внимание турецкой делегации на положение многочисленных турецких подданных—по большей части христиан или армян, покинувших свои очаги в эпоху эвакуации Киликии французскими войсками либо позднее»⁵⁸. Однако турки, правильно оценив истинный вес словесных упражнений представителей западных держав, заявили устами Исмет-паши, что «турецкая делегация изложила во время предыдущих собраний свою точку зрения по поводу армянских эмигрантов. Она полагает, что не представляет интереса вновь возвращаться к этому вопросу»⁵⁹ (курсив мой.—Р. С).

В своем пренебрежении к вопросу о дальнейшей судьбе лишившихся родины западных армян, которых он назвал «эмигрантами», Исмет-паша дошел до того, что заявил представителям Армянской национальной делегации П. Снапяну и известному писателю Л. Башаляну: «Армяне вообще любят путешествовать, они покидают свои места и перебираются в Стамбул»⁶⁰.

Апологет Исмет-паши турецкий историк Караджан идет еще дальше в фальсифицировании исторических фактов, голословно утверждая, что будто бы «вопрос об армянской родине был поднят христианской Америкой и некоторыми английскими протестантами», называя этот вопрос нелепым. «И Риза Нур-бей,—заключает автор,—увидев, что державы Согласия подняли вопрос об армянской родине, собрал свои бумаги и покинул зал»⁶¹.

Профессор международного права А. Н. Мандельштам заметил, что одним из пороков Лозаннского договора явилось «отсутствие в нем всяких санкций за акты, направленные против прав человека, совершенные турками в период мировой войны, равно как и отсутствие каких-либо оговорок о восстановлении в правах лиц и о возврате имущества»⁶².

Таким образом, рассмотрение вопроса о национальных меньшинствах и, в частности, армянского вопроса, на конференции в Лозанне еще раз выявило двурушническую и вероломную по отношению к угнетенным нациям бывшей Османской империи политику западных империалистических держав, преследовавших свои конкретные цели в торге с новыми представителями рухнувшей империи. С другой стороны, именно в Лозанне нашла свое завершение шовинистическая политика Турции по отношению к нетурецким народам, хотя ее представители фарисейски заявляли, что они признают «право на самоопределение всех народов, проживающих на земном шаре»⁶³ (курсив мой.—Р. С).

Оценивая результаты Лозаннской конференции с точки зрения удовлетворения справедливых требований армянского народа, французский исследователь истории геноцида Жан-Мари Карзу

[стр. 191]

замечает: «В Лозанне, и это находится в соответствий с устремлениями Национального обета 1920 года, нет ничего для Турецкой Армении. Ничего! Ни независимости, ни мандата, ни национального очага, ни специфического статуса, ни автономии. Ничего! Нет даже добрых старых реформ 1914 года. И этот последний международный договор по этому вопросу был составлен точно таким образом, как будто никогда не существовало ни армян, ни Армении к западу от Арарата»⁶⁴.

Однако, если Ж. М. Карзу критикует турецкую политику в армянском вопросе, то другой современный автор, Элизабет Бауэр, критикует политику западных империалистических государств. «Армения была полностью принесена в жертву экономическим в политическим интересам представленных там (на Лозаннской конференции.—Р. С.) наций,—пишет она.—Вопреки взятым на себя обязательствам, западные державы оставили родину и драгоценное наследие армян под чужеземным покровительством турок...»⁶⁵.

Единственной державой, которая могла выступить с защитой прав угнетенных народов, в частности армян, была Страна Советов, однако западные империалистические державы не допустили ее к участию в обсуждении вопроса о национальных меньшинствах Турции. В связи с этим народный комиссар иностранных дел Советской России Г. В. Чичерин направил председателю международной Филармянской лиги Эдуарду Невилю письмо, датированное 26 января 1923 г., в котором говорилось: «Во время интересной беседы, которую я имел с Вами и с делегатами Филармянской лиги, которые Вас сопровождали, я имел случай констатировать, что на Лозаннской конференции Россия, Украина и Грузия устранены от обсуждения армянского вопроса, несмотря на то, что лишь их участие могло действительным образом содействовать благоприятному решению этого вопроса...»⁶⁶.

А на следующий день, 27 января 1923 г., делегаты трех советских республик направили председателям Лозаннской конференции ноту следующего содержания: «Российско-украинско-грузинская делегация, несмотря на то, что она была произвольно устранена от обсуждения почти всех вопросов, рассматривавшихся на конференции, всегда тем не менее полагала, что представляемые ею страны по существу могут содействовать действительным образом разрешению этих вопросов. Среди проблем, которые не могли получить разрешения в Лозанне вследствие исключения России и ее союзников, может быть упомянут вопрос о судьбе армянского населения...

Российско-украинско-грузинская делегация считает долгом добавить, что она уведомила о вышеизложенном американскую миссию на Лозаннской конференции и другие заинтересованные круги»⁶⁷.

[стр. 192]

Турецкая делегация взяла верх и при определении прав иностранцев в Турции. Исмет заявил, что «правительство Великого национального собрания Турции в состоянии обеспечить иностранцам все гарантии справедливого правосудия и следить за их претворением в жизнь при полном отправлении своего суверенитета и безо всякого иностранного вмешательства. Оно равным образом расположено к тому, чтобы приступить к изучению вопроса для внедрения тех реформ, которые оправдали бы прогресс нравов и цивилизации»⁶⁸.

В напряженной обстановке, очень остро, проходили в Лозанне заседания, где обсуждались вопросы о капитуляциях, Оттоманском долге, финансово-экономические статьи проекта договора. Наиболее заинтересованной из западных стран здесь была Франция, которая сколь легко отказалась от своих обязательств по отношению к христианским народам Турции и, в частности, Киликии, столь же упорно отстаивала свои привилегии, полученные ею в Османской империи. Причем французское правительство надеялось на частное рассмотрение этих вопросов с турками. Была даже идея отправки в Анкару генерала Пелле в сопровождении одного из представленных в Лозанне финансовых экспертов. Керзон узнав об этом, воспротивился подобному сепаратному шагу французов. Несмотря на это, Бомпар стал добиваться секретных встреч с турками. Однако, как замечает Сониел, «его усилия послужили лишь тому, что они ободрили турок, которые рассчитывали на американскую поддержку взамен на нефтяные концессии»⁶⁹. При обсуждении вопроса о капитуляциях на заседании 2 декабря 1922 года французский делегат Баррер поддержал предложение итальянца Гаррони о замене режима капитуляций системой гарантий, пытаясь обосновать такое компромиссное решение вопроса «выгодностью» привлечения иностранного капитала в Турцию»⁷⁰.

Однако турки остались непреклонны, т. е. отказались признать капитуляции в какой бы то ни было форме. В турецкой прессе началась кампания, в первую очередь направленная против Франции. «Ныне Париж, а не Лондон является препятствием к миру»,—писала «Илери»⁷¹.

Сильное противодействие турок вызвали также попытки западных держав сохранить юридические капитуляции. 16 января 1923 г. Исмет написал Керзону и прибывшему в Лозанну американскому послу в Риме Чайльду, что «Турция никогда не сможет согласиться с юридической системой, отличной от тех, которые находятся в силе в других странах»⁷². В такой же категорической форме ответил полковнику Мужену, прибывшему в Анкару для урегулирования вопросов, связанных с реализацией условий Ан-

[стр. 193]

карского договора⁷³, председатель совета министров Хусейн Рауф-бей, добавив при этом, что «Великое национальное собрание не имеет никакой власти признать юридические капитуляции»⁷⁴.

Сам Мустафа Кемаль заявил журналистам в Измире, что французские и итальянские делегаты, создавая затруднения в разрешении вопроса о юридических и финансовых капитуляциях, состязаются с британской делегацией в действиях, направленных против турецких интересов⁷⁵. Он пригрозил французам турецкой интервенцией в Александретте и стал подстрекать Сирию на борьбу за определение своей собственной судьбы⁷⁶. В период же между возобновлением работы конференции анкарское правительство предприняло ловкий дипломатический ход для «устрашения» французов. 9 апреля 1923 года Великое национальное собрание Турции приняло решение о предоставлении концессий на строительство железных дорог, портов и на эксплуатацию недр двум заокеанским бизнесменам—американцу Артуру Честеру и канадскому полковнику Клейтону Кеннеди. Этот, по выражению Р. Дэвисона «ловкий шаг турецкой дипломатии», явно затрагивавший интересы французских капиталистов в Турции, вызвал страшное недовольство и протесты во Франции. Газета «Матэн» устами известного журналиста Пертинакса выступила с требованием «показать Ангоре, что Франция не боится конфликта и готова принять вызов»⁷⁷. Генерал Пелле заявил, что этим актом прямо нарушаются французские права, завоеванные до войны, но это заявление не произвело никакого эффекта на турок. Последние стали оправдывать свой шаг тем, что ранее «предоставленные французам концессии не имеют законной силы, т. к. их условия не были обсуждены с Великим национальным собранием Турции»⁷⁸.

Очень острые споры возникли и при обсуждении вопроса оплаты довоенных долгов и, в первую очередь, Оттоманского долга. Во всех финансовых статьях договора больше всех была заинтересована Франция, как крупнейшая из всех турецких кредиторов. Финансовая задолженность ей со стороны турецкого правительства в начале 1914 года составляла 940 млн. золотых франков⁷⁹. При этом французы требовали, чтобы ежегодное погашение производилось не по курсу бумажного франка, а в золотых франках⁸⁰. На вопрос Исмет-паши, платят ли французы золотом проценты по своим долгам, последовал ответ, что право Франции вытекает из ее победы; оно не может быть сопоставляемо с положением побежденной Турции⁸¹. Этот ответ не имел, однако, никакого воздействия на турок. Исмет-паша руководствовался строгими инструкциями из Анкары не соглашаться платить золотом⁸². «Если бы Турция,—заявил он,—приняла экономические положения договора, как они ныне предложены союзниками, то она была бы поставлена в положение экономического рабства»⁸³.

[стр. 194]

Переговоры зашли в тупик. Французское правительство потребовало от своих представителей убедить делегатов союзных держав представить туркам что-то вроде ультиматума, однако англичане на это не пошли⁸⁴. В конечном счете французы вынуждены были шаг за шагом отступить от своих позиций. «Франция никогда не представляла себе,—писал один из французских журналистов, ранее поддерживающий турок против англичан,—что этот мир может быть заключен за ее счет»⁸⁵.

11 июня Рамбольд сообщал Керзону, что его французский коллега передал ему телеграмму своего правительства относительно вопросов, оставшихся еще неразрешенными. Французское правительство соглашается сразу же после ратификации Турцией мирного договора начать эвакуацию своих войск, которая завершится в течение двух месяцев. Французы возражают против сдачи «Гёбена» туркам, считая, что такая уступка могла нарушить морской баланс в бассейне Восточного Средиземноморья. Однако если британская делегация готова сдать крейсер туркам, они не будут чинить препятствий этому⁸⁶.

При определении границ Сирии с Турцией турецкая делегация отказалась от своего требования подтвердить в Лозаннском мирном договоре Анкарское соглашение 1921 года при условии, что французская сторона соответствующей декларацией и сопроводительным письмом подтвердит его действительность⁸⁷. В то же время Исмет потребовал, чтобы сирийская граница определялась в соответствии с первоначальным текстом союзных держав. Генерал Пелле, возглавлявший французскую делегацию на заключительной стадии второго этапа переговоров в Лозанне, заявил, что, не желая вызвать раздражение турок, французская делегация предлагает отредактировать параграф, касающийся Антиохии и Александретты следующим образом: «Положения настоящей статьи (16-й.—Р. С.) не несут в себе посягательства на те частные оговорки, которые внесены и могут быть внесены Турцией и пограничными странами ввиду их соседства»⁸⁸.

Турецкая делегация дала согласие на такую формулировку.

Итак, несмотря на уступки империалистам в некоторых принципиальных вопросах, в целом турецкая дипломатия взяла верх в ряде наиболее важных для Турции вопросах. И нельзя не согласиться с Р. Дэвисоном, который подчеркивает тот факт, что «Турция была единственной из побежденных в 1918 году наций, оказавшейся способной в течение немногих лет опрокинуть [принятые по отношению к ней] решения и как равная с равными вести переговоры с союзными державами для заключения нового договора»⁸⁹.

Таким образом, исследование истории дипломатических отношений между Францией и Турцией накануне Лозаннской мирной

[стр. 195]

конференции 1922—1923 гг. и их позиции на самой конференции в свете новых документов и фактов приводит к следующему заключению:

1. Позиция Франции в Лозанне была обусловлена по крайней мере двумя факторами: 1) зависимостью от Англии в вопросах, касающихся взаимоотношений с побежденной, но не сломленной Германией; 2) задачей максимального сохранения своих прав и привилегий в потерпевшей крах Османской империи, восстановления своих экономических и финансовых позиций в этой стране и получения своих долгов.

2. Возросшая зависимость Франции от Англии в период Лозаннской конференции, связанная с осложнениями в Рурской области, вынудила французскую дипломатию уступить своей сопернице в главных для последней вопросах—Мосульском и Проливов, ничего не получив взамен.

3. Французская дипломатия проиграла и турецкой дипломатии: поддержав тайно и явно Анкару в греко-турецкой войне в надежде на восстановление режима капитуляций—своих исключительных привилегий—и на достижение новых выгодных позиций в послевоенном турецком хозяйстве, Франция взамен ничего не получила, а потеряла очень много по сравнению с тем, что она имела в Турции до войны.

4. Руководствуясь алчными устремлениями капиталистических монополий, правящие круги Франции, в погоне за компромиссными соглашениями с анкарским правительством, легко и откровенно принесли в жертву этой своей политике интересы угнетенных народов османской Турции. В Лозанне они окончательно отказались от тех своих письменных обязательств и заверений по отношению к угнетенным народам Империи, которыми долгие годы обманывали их.

5. Особенно ощутимо сказалась эта политика Франции на судьбе Западной Армении и Киликии и их армянского населения, пережившего страшный геноцид 1915 года, в результате которого только в 1915—1922 гг. погибло более 1,5 млн. армян. Надежды оставшихся в живых и вернувшихся в Киликию и другие родные им места армян рухнули из-за коварной политики французской империалистической буржуазии, способствовавшей продолжению кемалистами шовинистической политики младотурок в национальном вопросе.

6. При оценке французской политики в Лозанне следует неизменно учитывать ее антисоветский аспект. Наиболее враждебной линии по отношению к Стране Советов в этот период придерживалась именно Франция, которая всячески старалась помешать советско-турецкому сближению, пытаясь использовать в этих

[стр. 196]

целях проимпериалистически настроенные круги турецкой буржуазии.

7. Турция, весьма умело используя в своих интересах острые англо-французские противоречия и занимая твердую и гибкую позицию, одержала победу в наиболее важных вопросах, добившись полной отмены режима капитуляций во всех его проявлениях, отмены финансового и всякого другого контроля империалистических держав и самого главного для себя—сохранения территорий проигравшей войну Османской империи, за исключением тех ее оккупированных частей, которые невозможно было вернуть силой. Поэтому, можно заключить, что несмотря на те уступки, которые сделала Турция империалистическим державам, в целом турецкая дипломатия, играя на противоречиях западных держав, одержала в Лозанне крупную победу.

8. В Лозаннском мирном договоре отразилась и позиция Турции в вопросе определения дальнейшей судьбы угнетенных народов Османской империи—позиция непризнания права на свободное самоопределение за армянами, курдами, ассирийцами и др. Более того, Турция добилась запрета на возвращение в страну даже своих законных граждан, насильственно изгнанных из родных мест, либо вынужденных временно покинуть страну под страхом физического уничтожения.